Outro: Love Is Not OverЧимин помнит Сокджиновские прикосновения к его чувствительной коже также, словно вчерашний день - всё до боли знакомо, до последней детали, но память скользкая и холодная, будто бы кинжал, заставивший его сердце кровоточить. Любить Ким Сокджина оказалось больно. Невыносимо больно от каждой его улыбки, каждого его слова, каждого прикосновения и поцелуя. А расставаться было ещё больнее, потому что любовь у Пак Чимина не прошла, не стоит еще точка в конце этой губительной для него истории - и эспрессо на дней его белоснежной чашки - единственная черная точка на мили вокруг. В конечном счёте, всё равно amor non est medicabilis herbis*.Хоть и кофе тоже не вылечит от неё, Чимину уже немного всё равно.
Пак хотел бы, чтобы сердце Сокджина колобродило, с ритма сбивалось, замирало и отвечало своим оглушительным топотом на его немые вопросы, заданные взглядами. Снова. Хочет попадать в правильный ритм, словно талантливый пианист, подстраивающийся под стук его метронома. Глухой. Звонкий. Размеренный. Верный.
Раз.
Два.
Раз.
Два.
В Ким Сокджине можно бродить как в густом непроглядном тумане, который Лондону и не снился. Он неосознанно застилает Паку взор, будто горький летний смок от лесных пожаров где-то под ребрами.
"Знаешь, где именно?"
И вообще, если честно, Чимин стал бы мерить Сокджинову бесконечность закатами, потому что закаты сами по себе безграничны и непонятны - а это как минус на минус может дать хоть какое-то постоянство. Постоянство равно уверенность. Уверенность в завтрашнем дне, в старшем, в своих собственных мыслях и чувствах.
Он бы с радостью подсчитал его рассветами, только Ким такой неуверенный, несуразный и так любит говорить прикосновениями, будто бы ленивое солнце, уползающее за горизонт по-английски, совсем не прощаясь, прячась в водосточных трубах, за домами, горами и океанами. Рассветы же более самоуверенные - будят своими яркими солнечными лучами, светя сквозь шторы в глаза, щекочут оголенную сонную кожу.
И целовал бы Чимин запредельно нежно, почти не касаясь теплой щеки Сокджина, словно чуть остывшую кружку эспрессо. Пробовал бы его маленькими глоточками, смакуя и обжигаясь, грел бы замерзшие руки в его больших и теплых ладонях, вслушивался бы в его тихий шёпот о том, что мелкий - мерзлячка. А, может быть, и не мерзляк он даже, просто Ким Сокджин слишком ласковый.
Но тот купил билеты на свои какие-то поезда, собрал вещи в рюкзак, сказал, что не будет звонить, не будет писать и вообще исчезнет из жизни мелкого. А перед уходом сорвался и ретиво сминал Чиминовы полные и поддатливые губы своими, кусая до крови. Обнимал и говорил, что всё обязательно наладится и так будет лучше для всех.
А Пак сейчас сидит на своей кухне, мешает ложкой горький эспрессо и поджимает губы, чувствуя десной свежие ссадины с металлическим привкусом. Возможно, если бы Сокджин сказал, что его больше не любит, всем было бы проще и не так больно. Наверное.
Но время идет. Чимин не имеет представления о том, что нужно делать дальше - зыбвать старшего, уходить с головой в работу или пытаться его вернуть - тоже купить билет в никуда, в его фатальную бесконечность. Однако сложно начинать новые истории, когда нет точки в его предыдущей главе. |