Название: Narben verblassen nie
Автор: КатсяшьБета: gdgdminnieИллюстрации: KaraДисклеймер: данная работа является вымыслом и никакого отношения к реальным людям, в ней упомянутым, не имеет
Пейринг/Персонажи: onesided!Бан Ёнгук/Ким Химчан, Бан Ёнгук/Чон Дэхён, упоминаются другие участники
B.A.PРазмер: мини, 3100 слов
Категория: слэш
Жанр: songfic, ангст, философия
Рейтинг: G
Саммари: Любовь – это болезнь, приводящая к тихим самопожертвованиям, самоубийствам, «самогниению» заживо. В конечном счете, если ты и живешь, то только ради кого-то, но уже никак не ради себя.
Примечание: Для
fandom K-POP на
RPF fightingAnd this is how it looks when I am standing on the edge
And this is how I break apart when I finally hit the ground
And this is how it hurts when I pretend I don't feel any pain
And this is how I disappear when I throw myself away
Red - Breath Into Me
Чон Дэхён сидел на маленькой кухне в общежитии группы и смотрел на белую керамическую кружку, в которой уже давно остыл черничный органический чай. Он сидел, размешивал по кругу ложкой давно растворившийся сахар и думал о людях и бесконечности. Ведь все мы ценим только то, что уже потеряли; кто-то, давно сообразивший, ценит всё то, что важно, но не вечно – будь то люди, деньги, жизнь или же какие-то знания. Если бы жизнь была бы бесконечной, была бы она на вес золота? А что бы ценилось, если бы деньги, как и эта жизнь, которая в одном из вариантов развития «на вес золота», были бы таким же нескончаемым ресурсом? Дэхён понимает, что всё это жутко напоминает чаши весов – материальные ценности перевешивают нематериальные. Какова же вероятность того, что люди начали бы ценить любовь и чувства, если бы имели бесконечный запас времени и ресурсов?
Любовь, думает Чон Дэхён, в современном мире настолько обесценилась, что не понятно – она бесконечна или же настолько никому уже не нужна? Нам нужен прогресс, роботы, которые проделывали бы за нас всю работу, деньги, лекарства, оттягивающие время... Мы женимся и выскакиваем замуж, когда говорят, что «не престижно в таком возрасте не иметь семьи», мы не ищем того, с кем бы нам хотелось разделить своё свободное время, потому что работа-сон-работа. В этих городах-муровейниках-миллионниках ты являешься всего лишь клеткой одного большого организма, а если ты сдашься, то на твое место встанет другая клетка, более новая – не велика потеря.
Любовь – это как незаметный порожек или ступенька, о которую все спотыкаются, маленькое препятствие для клетки, у которой самоцель – поддержание функций организма, которому на эту клетку, собственно, наплевать.
Дэхён вмешивает в свою чайную вселенную давно растворившийся сахар, позвякивая металлической ложкой о стенки керамики, оставляя на чистом деревянном столе кольца грязного оттенка жжёной умбры. Чайные кольца. Кольца-серьги. Кольца Сатурна. Кольца сигаретного дыма, которые выдыхает Ёнгук, когда, заработавшись в студии над новыми треками, он позволяет себе выйти на улицу и закурить. В воздухе пахнет первыми декабрьскими заморозками, скорым снегом и колючими холодами, кофейней из-за угла, где не умеют варить эспрессо, и ночью, которая давит на виски и на верхние веки, а может и дело в усталости. Всё же.
Бан Ёнгук любит ночь, потому что никто ему не мешает сосредотачиваться на музыке и своих мыслях и большинство людей спят, никто не спешит, ведь понятие «времени» в это время суток становится расплывчатым и не таким уж нужным, как днём. Ночь овладевает сознанием, расслабляя ремни, снимая оковы, открывая запертые клетки с невиданными зверями, и позволяет тебе говорить и делать то, что первое приходит на ум, то, что тебе больше всего сейчас хочется – признаваться, писать, молвить, кричать... Ночью острее чувствуется свобода, срывающая тебе крышу порывами штормового ветра, стучащая ставнями, ощущается потребность в чём-либо. В это время суток, думает Ёнгук, ты словно выходишь за рамки, из сложившейся муравьиной системы, чтобы на несколько часов ощутить себя частью чего-то большего, какого-то космоса, механизма, в котором каждая деталь незаменима и на счету.
По ночам в звукозаписывающей студии Ёнгук признаётся. Признаётся в ненависти, радости, своей необходимости, в своих мыслях и своих чувствах к своему лучшему другу, который давным-давно перешёл маленькую черту где-то в сознании Бан Ёнгука, Химчану. Он говорит о своей зависимости долго, мучительно, с расстановками и с шуршанием чёрно-графитного карандаша о поверхность разлинованной тетради на кольцах. Он говорит о том, о чём молчит днём, обо что спотыкается день ото дня, о том, в чём не признается никому, потому что любовь – это препятствие, никому ненужное нынче чувство, которое проще похоронить где-то внутри.
Но почему-то никто не задумывается о том, что приглушённые и подавленные чувства в большой концентрации похожи на яд. Так и получается, что, пряча свои чувства в себе ото всех, ты убиваешь себя сам изнутри. Любовь - это самоубийство. Ты тонешь в своих догадках и чувствах; надеваешь себе на шею петлю из них же; мучаешься и изводишь себя от передозировки мыслями о любимом человеке. В такие моменты ты готов пойти на многое, чтобы видеть его улыбку как можно чаще, боясь спугнуть и обидеть его своим же признанием.
Чон Дэхён всё ещё сидит за кухонным столом в общежитии и, повторяя одно и то же действие, при этом витая где-то в своих мыслях о вечном, бубнит куда-то себе под нос, куда-то в кружку с остывшим чаем, что хотел бы, наверное, болеть неизлечимой простудой, но хотелось бы как-нибудь без кашля и больного горла. Хотя, с другой стороны, простуженное горло и кашель стали бы причиной отдыха, временной передышки, когда о тебе заботятся, когда ты во внимании, в обнимку с любимым черничным чаем, укутавшись пледом, слышишь обеспокоенное «тебе уже лучше?» любимым прокуренным Ёнгуковским басом.
И над головой, откуда-то справа, разносится размеренный тягучий, медовый, топкий, вязкий, липкий и до мурашек любимый басистый голос, от которого Чон Дэхён несколько вздрагивает:
- Не хочу, чтобы ты болел.
- Слишком много работы? - Дэхён поворачивает голову в сторону Бан Ёнгука, поджимает губы как можно непринужденнее и думает лишь о том, какой у него идеальный лидер. Но вообще, у этого мистера «идеальность» хотелось скорее спросить «я слишком важен для тебя?», но Ёнгук бы ответил, что голос Дэхёна слишком важен для группы. А это совершенно не то, что хотелось услышать бы Чон Дэхёну. Ему бы хотелось быть важной единицей всего механизма, на котором строится жизнь Бан Ёнгука, но…
- Слишком много мороки, - отвечает Ёнгук и, потрепав по каштановым волосам согруппника, садится напротив. Он только что вернулся из студии – уставший, прокуренный, измождённый и выжатый, как лимон.
Они сидят в тишине. Ёнгук тихо пьет кофе, сваренный в кофеварке, а Дэхён всё ещё водит чайной ложкой по часовой стрелке в кружке. Они – две маленькие клетки всего организма. Две совершенно обычные клетки, но почему-то такие разные. Главный вокалист и главный репер. Один любит чай, другой – кофе.
- Пообещай мне, что не будешь болеть, Дэхён, - снова этот голос вытаскивает младшего из его размышлений.
- Да, хён. Постараюсь.
- И вылей уже этот холодный чай.
Дэхёну хотелось этой заботы, но когда уверен в том, что тебе не ответят взаимностью, эти «не болей» и «тебе нужно больше спать» ни к чему. Совсем. Словно принимаешь анальгетик для своих чувств – временное обезболивание и вера в то, что всё прошло и вылечилось. Но если бы.
И как пообещать не болеть, когда Бан Ёнгук уже стал чумой 21 века в Дэхёновской голове, держит в страхе и в боли все города, что и без того пылают в кострах инквизиции где-то внутри у Чон Дэхёна? Стал неизлечимой болезнью, которая всё не может укутать его в большой тёплый шарф, как экватор опоясывает земной шар.
Любовь – это болезнь, приводящая к тихим самопожертвованиям, самоубийствам, «самогниению» заживо. В конечном счёте, если ты и живёшь, то только ради кого-то, но уже никак не ради себя.
Дэхён встает с насиженного за несколько часов места, ставит полную кружку чая в раковину и удаляется в свою комнату, шаркая тапочками. Все эти чувства будто бы высасывают из тебя жизненную энергию, словно пиявки какие-то – у тебя нет аппетита и глупая бессонница, ни с кем не хочется разговаривать... Хочется только сесть в дальний угол, где тебя никто не найдет и думать о том, к кому тянет магнитом. А лучше – чтобы все те мысли о нем притворились в какую-нибудь реальность, материализовались. Вот и сейчас Чон Дэхён думает лишь о том медовом голосе, который шептал бы на ухо его имя; о больших ладонях с длинными аккуратными музыкальными пальцами, которые приобнимали бы его за поясницу; о припухших от поцелуев губах, на которых всё ещё осталось послевкусие горького эспрессо.
- Ты влюбился или мне показалось? – в полутьме комнаты, в которой живёт Дэхён, раздаётся вопрос полушёпотом. Это Ёндже, согрупник и лучший друг по совместительству. Дэхён молчит, потому что не знает – сознаться ему или лучше соврать, не выносить за пределы себя самого весь этот яд, что скопился в нём. Друг будто бы это чувствует, и добавляет: - Это пропасть.
- Бездна.
- В которую ты падаешь и падаешь без конца, словно Алиса, бегущая вслед за белым кроликом.
- Жизнь, в принципе, похожа на бег за белым кроликом, который куда-то спешит, - выдыхает Дэхён. - Ты пытаешься бежать куда-то, за каким-то чёртовым кроликом в какую-то нору-дыру-туннель, а в результате оказывается, что бежишь ты исключительно от себя, но всё равно топчешься где-то на месте. Или спотыкаешься и падаешь в бездну, которая не имеет дна или края, по стенам которой так просто не выкарабкаться.
- Признайся в своих чувствах.
- Не смогу. Да и… - вздох, - они всё равно не взаимны.
- С чего ты взял? А если взаимны? Ты же не проверял! Не пробовал! Не рисковал! Порой признание дает возможность отпустить человека, ты будто бы сбрасываешь часть груза – свою невысказанность, глупость, свою тяжесть с сердца, что тянет тебя на дно той пропасти. Говоришь о том, что в тебе столько копилось, и становится настолько легко, что отпустить человека – плёвое дело.
- Но разве не легче перетерпеть, спрятать в себе?
- Когда ты прячешь свои чувства, ты становишься похожим на вулкан, который копит-копит-копит в себе всё, а потом берёт – и взрывается! Словно бомба с часовым механизмом. Скажи о своих чувствах и не мучай себя.
- Не мучай себя, но зато вылей этот поток на одного человека, который тебе нравится? По-моему, это слишком эгоистично.
- Эгоистично подвергать своему извержению всё твоё окружение, а не говорить о том, что тебе кто-то нравится.
• • • •
- Ёнгук, что с тобой не так? - в соседней от младших комнате слышно размеренное тиканье часов и тихий хриплый голос Химчана. - Почти не ешь, почти не спишь, ни с кем толком не разговариваешь, тихо отходишь на задние планы, лишь бы никто не видел и не замечал. Что случилось? Зачем ты себя так изводишь?
- Ничего не случилось, тебе все кажется.
- Я хотел бы быть до последнего уверенным в том, что мне это все показалось или приснилось, Ёнгук. Мне, правда, хотелось бы такого развития действия. Но я смотрю на тебя и понимаю, что ты с каждым днём угасаешь и угасаешь. Скоро от нашего лидера ничего не останется, и что будет дальше? - вздох в ночную пустоту. - Я вижу как тебя что-то ломает, как ты рассыпаешься на множество маленьких осколков. Я слышу как эти осколки звенят, когда они падают на пол.
- Это исключительно мои проблемы, Химчан.
- Разве мы не лучшие друзья, чтобы делиться друг с другом своими проблемами?
- Я боюсь, что из-за этого мы можем перестать быть лучшими друзьями, потому что, - Бан Ёнгук осекается и замолкает.
- Потому что?..
- Потому что ты важен для меня. По-особенному важен.
- Лучшие друзья всегда должны быть важны друг для друга.
- Ты важен мне уже не как лучший друг, Химчан. Ты мне нужен как кислород, потому что я испытываю к тебе чувства симпатии, нежности и прочие ненужные сентиментальности. Я влюбился в тебя настолько по-глупому, словно мальчик-подросток, и не понимаю, что с этим нужно делать, - на одном дыхании тараторит Ёнгук.
- Ненужные?.. - тихо повторяет Химчан.
- А они нужны тебе? Мне от них ничего хорошего.
- На самом деле, - хрипит Ким Химчан, - хорошо, что ты рассказал мне об этом.
- И это всё, что ты скажешь мне?
- А мне больше нечего тебе добавить, Ёнгук. Когда признаёшься, порой бывает даже проще и легче отпустить человека, который ну никак не ответит тебе взаимностью.
Бан Ёнгук ухмыляется в ночную тишину, потому что он так и думал, изначально был уверен в том, что никакого ответа ему ждать не придётся. И Ёнгук даже не знает, стоит ли ему сейчас радоваться тому, что он пересилил себя и рискнул, или же кусать губы и винить себя за то, что узы хорошей дружбы натянулись и напряглись. Стоила ли эта увлечённость того, чтобы ставить под удар хорошую дружбу? В конечном счете, Ёнгук все равно останется зол на себя, потому что влюбился, рассказал, подорвал доверие и отношения с человеком, который был тому дорог.
А Ким Химчан, глядя в потолок, думает лишь об этом разговоре, прокручивая все слова, сказанные за эти несколько напряжённых минут, думает о том, где же он сам так промахнулся, что не замечал этих изменений в отношении лидера к нему, да и чем он мог заинтересовать такого человека, ведь он совершенно не тот, кто ему нужен. Химчан лежит и пытается придумать выход из навалившейся на него ситуации, ведь так сложно оставаться другом человеку, которому ты нужен как возлюбленный.
Этой ночью опять никто из троих старших не уснет.
• • • •
Утро для каждого из них начинается слишком рано. Оно стучится в окна рассветом и первыми лучиками зимнего солнца, которые пробираются в комнаты, щекотят оголённую кожу лица, рук или ног, что выбрались из-под одеяла. Это первое морозное утро этой зимой. Первый снег, покрывший промёрзлый асфальт, который от декабрьских холодных дождей из серого превратился в антрацитовый, покрытый местами кромкой колючего льда — маленькими замёрзшими лужами. Дэхён нехотя встаёт с тёплой постели, идёт на кухню и приоткрывает немного окно. В воздухе пахнет первыми заморозками — колючими, дымчатыми, щекочущими, долгожданными. Ранним утром снег, выпавший ночью, чист и невинен, как чувства, одолевающие нас при виде любимого человека. Ночью его белые хлопья покрывали промёрзшую землю. Ветви деревьев, как будто скрючившиеся от холода, прогнулись под слоем белого и воздушного чуда. Сейчас только раннее утро. Под окнами люди начинают спешить кто куда, приводя в действие муравейник, организм, систему. Они всего лишь муравьи для нашего мира, всего лишь маленькая частица целого. Снег тоже мельчайшая единица нашего окружения. И маленькая снежинка умирает от одного нашего дыхания, такого горячего и обжигающего. А люди умирают от дыхания смерти. С годами оно становиться ближе. А у снега жизнь измеряется в километрах, которые он проходит от неба до точки, где тает.
Дэхён думает, что снег - это маленькое чудо. Взрослые люди уже не так радуются ему, но сколько радости он приносит детям. Помнят ли взрослые, как они лепили снежки и снеговиков? Помнят, с чем ассоциировались у них первые сугробы? С Рождеством, подарками, мандаринами, звоном бокалов, биением часов... Можно перечислять до бесконечности. Снег - это маленькое чудо под Рождество.
Снег - это мгновение радости, схожее с мгновенной улыбкой. Улыбкой, которая делает мир ярче, теплее, добрее.
Задаются ли люди вопросом: почему все радуются, когда кто-то рождается? Почему мало кто радуется первому, свежему снегу? Ведь он тоже...рождается. Он тоже проходит процесс рождения — кристаллизуется. Почему люди перестают верить в него? Зато люди верят в конец света, в апокалипсис, в войны, теории, свою необходимость этому миру.
Почему люди не верят в любовь? Почему не хотят говорить о ней? Почему не хватает решимости? Почему все считают её болезнью, ненужной вещью, помехой? И почему от неё либо хорошо, либо плохо? Но разве любые эмоции — это не лучшее доказательство того, что мы ещё живы?
- Простудишься, - слышится знакомый вязкий бас за спиной у Чон Дэхёна.
- Ну и что? - улыбается младший. - Будешь отпаивать меня горячим чаем и пичкать таблетками, я возьму больничный, а ты оформишь уход за больным — устроим небольшой перерыв, маленький отпуск. Ты, может быть, наконец-то выспишься и перестанешь проводить дни и ночи напролет в студии.
Ёнгук смотрит на Дэхёна в упор. Заглядывает в карие глаза, напоминающие хворост, горящий в камине, и думает, что этот главный вокалист ведь чертовски теплый. Сколько бы он его ни видел сидящим на кухне над остывшим чаем, вмешивающим в своей черничный космос растворившийся сахар, сколько бы ни замечал мешки под глазами от ненавистной бессонницы, сколько бы ни слышал из этих уст размышлений о вечности, Бан Ёнгук понимает, что его младший намного сильнее него самого. Сильнее. Теплее. Независимее. Точно его противоположность.
И как его, Ёнгука, вообще угораздило влюбиться по-глупому в своего друга Химчана, когда под боком есть милый и тёплый Дэхён, на улыбку которого хочется смотреть бесконечно, чьи истории ни о чем хочется слушать вечно?
- Хён, ты когда-нибудь слышал о теории, что если признаться человеку в своих чувствах, то его проще отпустить и забыть?
- Слышал, но почему-то не уверен в том, что она работает.
- Почему? - Чон Дэхён закрывает окно, внимательно глядя на старшего.
- Потому что, если ты действительно нуждаешься в этом человеке, то вне зависимости от того, сколько раз тебя отвергнут, ты всё равно будешь его любить.
- Слепая любовь.
- Пожалуй. Суицидальная слепая любовь.
Дэхён улыбается от чего-то уголком губ и просто кивает. В голове вертятся странные мысли о не состыковке: ведь если человек самостоятельно идет на суицид, то и на любовь, являющуюся этим самоубийством, человек должен идти самостоятельно и осознанно. Увидеть человека и понять, что ты хочешь его любить. У главного вокалиста такого не было. Однажды посмотрев на Бан Ёнгука, Чон Дэхён понял, что уже любит — хочет он того или нет. Сейчас же, он смотрел на Ёнгука и думал о том, что хотел бы его обнять, прикоснуться к его губам своими, услышать его хриплый шепот. Он рассматривал спокойные карие радужки напротив и мечтал о том, чтобы его отпустить.
Если любовь — это не самоубийство, то что? Как было бы правильно назвать тот процесс, который происходит с душой, сознанием, телом, когда грезишь только одним человеком?
- Я бы хотел тебя отпустить, Бан Ёнгук, - совершенно спокойно выдыхает Дэхён.
- Отпустить?
- Отпустить, - кивает Чон Дэхён. - Любить тебя слишком больно и невыносимо, потому что ты беспокоишься и заботишься так, будто бы тебе действительно есть до этого какое-то дело. Именно тебе, а не группе, у которой и так навалом проблем и без моей пока что несуществующей болезни, - Дэхён смотрит прямо. Не колеблется, не жалеет, но сердце все равно заходится в рваном бешеном ритме. - Ты идеальный, Ёнгук, но любить тебя сложно, потому что это ломает сильнее, чем осипшее горло. А ты знаешь, что такое сиплый голос для вокалиста. Горло лечится, шрамы затягиваются, но не заживают, оставляя после себя фантомные боли.
- Я бы не хотел, чтобы ты отпускал меня, Дэхён. Ты настолько тёплый и светлый, точно моя противоположность, что твоя любовь — это как награда за что-то. Её нужно ценить и оберегать, а всё, что я могу сейчас делать, это задаваться вопросом «почему именно я?». Ведь я настолько эгоистичный, пессимистичный и тяжёлый человек, который никак не достоин тебя.
- И что ты предлагаешь?
- Может быть, чаю? С черникой.
- Чай — это не решение проблемы, - говорит Чон Дэхён, присаживаясь за стол, пока старший включает электрочайник.
- Но за чаем можно решить проблему.
Бан Ёнгук заваривает в одной кружке кофе, а в другой — черничный Дэхёновский чай. Он надеется на то, что наличие рядом любящего человека поможет ему залатать кровоточащие раны. Время и любовь лечат. Только времени нужно время, а любви — высокие чувства. Ёнгук надеется, что рядом с младшим у него всё наладится — и сон, и дружба с Химчаном, и отношения с другими людьми, ведь рядом с такими людьми все становится на свои места, на свои орбиты в своём маленьком человеческом космосе. С хорошими людьми и у тебя всё должно быть хорошо, только, к сожалению, шрамы никогда не заживают. И не всегда легко отказаться от своей плохой религии. Не так просто полюбить кого-то другого.
В конечном счете, любовь остается все тем же незаметным порогом или ступенькой, о которую все спотыкаются, маленьким препятствием для клетки, у которой самоцель – поддержание функций организма, которому на эту клетку, собственно, наплевать.
@темы:
творчество,
мое,
B.A.P,
Himchan,
DaeHyun,
фанфикшен,
Bang YongGuk,
BangDae,
Wonder Boys