пам пам
30.06.2014 в 20:40
Пишет Ginger Joe.:текст на заявку в аске.
я так разошлась, что он не влез в аск...
читать дальшеПервое, что делает Сангюн, когда обосновывается в тесной квартирке-студии в Нью-Йорке - покупает клейкие неоновые звездочки, сразу пять пачек по десять штук, думая, что, наверное, ему хватит на все его воспоминания.
В их с Хансолем комнате в сеульской общаге звездочек этих было не счесть, на потолке, на стенах, на изголовье хансолевского яруса кровати и ступеньках. Хансоль никогда не говорил, что они значат, но каждую неделю появлялись все новые.
Сангюн помнит - Хансоль часами смотрел на них сверху вниз, ложился на пол, раскидывал руки и ноги, как морская звезда, а ветер из форточки мягко шевелил волосы у него на макушке. Сангюн, завернувшийся в одеяло, скулил и говорил, что ему холодно, а Хансоль, назвав его маленьким - "прости, маленький, сейчас закрою" - улыбался так виновато, что хотелось выстрелить в висок, ему и себе.
Сангюн приклеивает первую звездочку. Впервые он встретил Хансоля все в этой же общажной комнате - первогодка Сеульского Национального с чемоданами и куцым хвостом ярко-красных волос и третьекурсник Хансоль, отделение современного танца. Хансоль сидит на полу напротив большого зеркала в полный рост, босой, в одной растянутой майке и шортах повыше колена, рядом стоят стоптанные кеды, а вокруг разбросаны куски пластыря с пожелтевшей бактерицидной полосочкой, ножницы и упаковки свежих бинтов.
Сангюн теряется, а Хансоль улыбается приветливо - ты новый сосед? нижний ярус твой, а на меня внимания не обращай.
У Хансоля мокрые от слез скулы, а когда Сангюн, сев рядом, спрашивает, можно ли ему чем-то помочь, Хансоль качает головой, вытирая ладонями скулы, а потом объясняет фишку боли - мол, она нужна, чтобы ее прочувствовать.
Стопы Хансоля изранены и избиты, будто он прошел босым по всему миру, но когда он перевязывает их через пару недель снова, то больше не плачет, а Сангюн, свесившись со своего яруса, говорит, что он сильный.
Сангюн приглаживает первую звездочку пальцами и улыбается неловко. Приклеивает вторую, вспоминает - на самом деле Хансоль был слабым, совсем слабым, трогательно ранимым; он ревел на "Холодном сердце", едва не плакал, когда в Джека Фроста наконец поверили, а когда они пошли на "Паранормальное явление" - заставлял Сангюна забираться к себе на ярус и прятался у него под боком, потому что было ужасно страшно.
Однажды Сангюн видит его совершенно пустым - и пугается сам; садится рядом, обнимает осторожно, берет за руку. Рядом с Хансолем телефон с разбитым экраном, разбитая чашка, а пальцы изрезаны осколками. Он не плачет, не прячется у Сангюна под боком, а улыбается странно, будто нарисовано, и говорит, что все его тело в следах чужой боли, чужих страданий, чужой любви; касается пальцами щеки - короткий детский шрам, старшая сестра, испугавшись укола швейной иглой, бросила в лицо ножницы; другой шрам тоже на лице, совсем мелкий, в драке за самую первую любовь; а эти, на пальцах, от чужой ненависти - следы всех дорогих для Хансоля людей на его теле.
Только, наверное, следа Сангюна там нет - и сейчас он не знает, хорошо это или плохо.
Сангюн приклеивает третью звездочку, а стул под ним шатается так, как когда-то шатался его мир. Прикрывает глаза - и снова то самое ощущение, как когда в шею утыкается холодный нос, а на спине лежат чужие ладони; как когда Хансоль улыбается счастливо и говорит, что без Сангюна не дожил бы и до защиты дипломного проекта; как когда он целует Сангюна в щеку и убегает снова, а рядом ржет однокурсничек, мол, ты так на него смотришь, будто тебе обещали как минимум в губы.
Хансоль пропадает в зале, танцует, как заведенный, а Сангюн находит его на пороге их комнаты спящим, со спрятанной в сумке рукой - уснул, пока ключи искал, что за дурак.
Хансоль танцует так, будто от этого зависит его жизнь - а как-то ночью говорит, что Сангюн похож на вселенную, свесившись со своего яруса и улыбаясь чуть грустно.
"Ты похож на вселенную, потому что твое существование делает возможным мое" - говорит Хансоль и прячется под одеялом. (там он добавляет одними губами: "а еще потому, что я совсем в тебе заблудился и боюсь двигаться дальше").
Сангюн протягивает руку к заполонившим потолок звездочкам и улыбается тоскливо - его мир шатает, как неумелого канатоходца на высоте, а внизу нет ни сетки, ни батута; его мир шатает, он злится, хочет пнуть Хансоля и заорать - я здесь, ну же, почему тебе просто не перестать творить хуйню и спуститься ко мне со своего неонового неба, вот же идиот.
Его мир шатается, но Сангюн он сам говорит "ничего страшного, я могу пригласить кого-нибудь с курса", когда Хансоль чуть было не соглашается пойти с ним в кино на "Трансформеров", но вспоминает, что у него еще куча неотложных дел, пусть и распинался только утром о том, что будет спать и ничего не делать.
Хансоль не замечает свою вселенную, и это почти смешно.
Сангюн клеит десятую звездочку, когда понимает, как это глупо; у него на руках осколки воспоминаний и его собственного мира, не устоявшего на канате, разбившегося вдрызг - и осколки режут руки, режут душу.
Сангюн весь в хансолевских шрамах, и это почти смешно - у Хансоля нет ничего, кроме, наверное, потерянной сережки, которую Сангюн подарил ему на день рождения.
У Хансоля от Сангюна нет ничего, кроме целой вселенной, закупоренной в бутылочку и отправленной в воду Хангана - на вырванном из тетради листе Хансоль написал, что Сангюн бы, наверное, его не понял.
Когда Сангюн спустя целую вечность возвращается в Сеул и видит Хансоля, танцующего на съемках какого-то крутого рекламного ролика, Хансоль скользит по нему взглядом и, кажется, не замечает вовсе.
Тогда Сангюн просто останавливается на его пути и не дает пройти на площадку обратно - собранный по кусочкам мир звенит, дрожит, снова взбирается на вышку, чтобы ступить на канат, а Хансоль смотрит на Сангюна удивленно - и, кажется, не узнает.
И только когда Сангюн приклеивает на ханслевскую ладонь неоновую звездочку, он улыбается почти так же, как тогда, в первую их встречу - и у него такие же мокрые скулы.
URL записия так разошлась, что он не влез в аск...
читать дальшеПервое, что делает Сангюн, когда обосновывается в тесной квартирке-студии в Нью-Йорке - покупает клейкие неоновые звездочки, сразу пять пачек по десять штук, думая, что, наверное, ему хватит на все его воспоминания.
В их с Хансолем комнате в сеульской общаге звездочек этих было не счесть, на потолке, на стенах, на изголовье хансолевского яруса кровати и ступеньках. Хансоль никогда не говорил, что они значат, но каждую неделю появлялись все новые.
Сангюн помнит - Хансоль часами смотрел на них сверху вниз, ложился на пол, раскидывал руки и ноги, как морская звезда, а ветер из форточки мягко шевелил волосы у него на макушке. Сангюн, завернувшийся в одеяло, скулил и говорил, что ему холодно, а Хансоль, назвав его маленьким - "прости, маленький, сейчас закрою" - улыбался так виновато, что хотелось выстрелить в висок, ему и себе.
Сангюн приклеивает первую звездочку. Впервые он встретил Хансоля все в этой же общажной комнате - первогодка Сеульского Национального с чемоданами и куцым хвостом ярко-красных волос и третьекурсник Хансоль, отделение современного танца. Хансоль сидит на полу напротив большого зеркала в полный рост, босой, в одной растянутой майке и шортах повыше колена, рядом стоят стоптанные кеды, а вокруг разбросаны куски пластыря с пожелтевшей бактерицидной полосочкой, ножницы и упаковки свежих бинтов.
Сангюн теряется, а Хансоль улыбается приветливо - ты новый сосед? нижний ярус твой, а на меня внимания не обращай.
У Хансоля мокрые от слез скулы, а когда Сангюн, сев рядом, спрашивает, можно ли ему чем-то помочь, Хансоль качает головой, вытирая ладонями скулы, а потом объясняет фишку боли - мол, она нужна, чтобы ее прочувствовать.
Стопы Хансоля изранены и избиты, будто он прошел босым по всему миру, но когда он перевязывает их через пару недель снова, то больше не плачет, а Сангюн, свесившись со своего яруса, говорит, что он сильный.
Сангюн приглаживает первую звездочку пальцами и улыбается неловко. Приклеивает вторую, вспоминает - на самом деле Хансоль был слабым, совсем слабым, трогательно ранимым; он ревел на "Холодном сердце", едва не плакал, когда в Джека Фроста наконец поверили, а когда они пошли на "Паранормальное явление" - заставлял Сангюна забираться к себе на ярус и прятался у него под боком, потому что было ужасно страшно.
Однажды Сангюн видит его совершенно пустым - и пугается сам; садится рядом, обнимает осторожно, берет за руку. Рядом с Хансолем телефон с разбитым экраном, разбитая чашка, а пальцы изрезаны осколками. Он не плачет, не прячется у Сангюна под боком, а улыбается странно, будто нарисовано, и говорит, что все его тело в следах чужой боли, чужих страданий, чужой любви; касается пальцами щеки - короткий детский шрам, старшая сестра, испугавшись укола швейной иглой, бросила в лицо ножницы; другой шрам тоже на лице, совсем мелкий, в драке за самую первую любовь; а эти, на пальцах, от чужой ненависти - следы всех дорогих для Хансоля людей на его теле.
Только, наверное, следа Сангюна там нет - и сейчас он не знает, хорошо это или плохо.
Сангюн приклеивает третью звездочку, а стул под ним шатается так, как когда-то шатался его мир. Прикрывает глаза - и снова то самое ощущение, как когда в шею утыкается холодный нос, а на спине лежат чужие ладони; как когда Хансоль улыбается счастливо и говорит, что без Сангюна не дожил бы и до защиты дипломного проекта; как когда он целует Сангюна в щеку и убегает снова, а рядом ржет однокурсничек, мол, ты так на него смотришь, будто тебе обещали как минимум в губы.
Хансоль пропадает в зале, танцует, как заведенный, а Сангюн находит его на пороге их комнаты спящим, со спрятанной в сумке рукой - уснул, пока ключи искал, что за дурак.
Хансоль танцует так, будто от этого зависит его жизнь - а как-то ночью говорит, что Сангюн похож на вселенную, свесившись со своего яруса и улыбаясь чуть грустно.
"Ты похож на вселенную, потому что твое существование делает возможным мое" - говорит Хансоль и прячется под одеялом. (там он добавляет одними губами: "а еще потому, что я совсем в тебе заблудился и боюсь двигаться дальше").
Сангюн протягивает руку к заполонившим потолок звездочкам и улыбается тоскливо - его мир шатает, как неумелого канатоходца на высоте, а внизу нет ни сетки, ни батута; его мир шатает, он злится, хочет пнуть Хансоля и заорать - я здесь, ну же, почему тебе просто не перестать творить хуйню и спуститься ко мне со своего неонового неба, вот же идиот.
Его мир шатается, но Сангюн он сам говорит "ничего страшного, я могу пригласить кого-нибудь с курса", когда Хансоль чуть было не соглашается пойти с ним в кино на "Трансформеров", но вспоминает, что у него еще куча неотложных дел, пусть и распинался только утром о том, что будет спать и ничего не делать.
Хансоль не замечает свою вселенную, и это почти смешно.
Сангюн клеит десятую звездочку, когда понимает, как это глупо; у него на руках осколки воспоминаний и его собственного мира, не устоявшего на канате, разбившегося вдрызг - и осколки режут руки, режут душу.
Сангюн весь в хансолевских шрамах, и это почти смешно - у Хансоля нет ничего, кроме, наверное, потерянной сережки, которую Сангюн подарил ему на день рождения.
У Хансоля от Сангюна нет ничего, кроме целой вселенной, закупоренной в бутылочку и отправленной в воду Хангана - на вырванном из тетради листе Хансоль написал, что Сангюн бы, наверное, его не понял.
Когда Сангюн спустя целую вечность возвращается в Сеул и видит Хансоля, танцующего на съемках какого-то крутого рекламного ролика, Хансоль скользит по нему взглядом и, кажется, не замечает вовсе.
Тогда Сангюн просто останавливается на его пути и не дает пройти на площадку обратно - собранный по кусочкам мир звенит, дрожит, снова взбирается на вышку, чтобы ступить на канат, а Хансоль смотрит на Сангюна удивленно - и, кажется, не узнает.
И только когда Сангюн приклеивает на ханслевскую ладонь неоновую звездочку, он улыбается почти так же, как тогда, в первую их встречу - и у него такие же мокрые скулы.