17.05.2014 в 08:50
Пишет Ginger Joe.:3) Травма
для Катсяшь
тут еще немного от шрамов, но меня правда вот это немного сломало
читать дальше
URL записидля Катсяшь
тут еще немного от шрамов, но меня правда вот это немного сломало
Цветок, распустившийся на твоем теле
читать дальше
Хансоль приносит с собой запах дождя, взрывы грома и крупные капли в пушистых пепельных волосах. Едва дверь за ним закрывается, шум прекращается, и Сангюн позволяет себе поднять голову – его встречает улыбка, теплый взгляд темных раскосых глаз.
-Пары закончились – я сразу к тебе. Но ты бы хотя бы на звонки отвечал, я купил бы, чего хочешь…
Но я же отвечал. И попросил принести пеперо.
-Точно, - Хасноль виновато улыбается. – Прости, зашился.
Он забирается к Сангюну на кровать, тянется к нему легко, целуя куда-то в уголок губ; осторожно стягивает с плеч одеяло, заставляет поднять руки и снять через голову тонкий свитер.
От горла через плечо, по лопаткам на спину распускается бледный цветок, дикий плющ; пара его веточек касаются острой линии челюсти у самого уха, щеки – если коснуться шрама, он будет мягко, жарко пульсировать, и Хансоль осторожно прижимается к цветам на плече губами.
Иногда Хансолю кажется, что от них до сих пор пахнет палеными волосами и кожей, но потом он снова чувствует привычные орехи и карамель; и улыбается, зарываясь носом в темно-карамельные длинные волосы, отросшие уже даже ниже плеч.
Шторы в комнате плотно закрыты, закреплены несколькими булавками; Сангюн слабо обнимает Хансоля за плечи, вдыхая запах дождя – он его боится, до дрожи, до боли, но с Хансолем спокойнее.
Там ливень?
Хансоль кивает, ведет кончиком носа линию по контуру цветка, обхватывая руками Сангюна за пояс.
-Да, - о грозе он не говорит – она, пусть и над домом, но ее почти не слышно за пластиковыми окнами. – Пойдем в душ. Ты без меня тут совсем одичал.
Хансоль очень осторожный, он мягко проводит мочалкой по шрамам, смывает пену теплой водой; ласкает мягко, нежно, потому что соскучился, и Сангюн по нему тоже – он просит этой ласки сам, пусть и не может пока ответить тем же.
Сангюну все еще слишком больно - потому что по телу от удовольствия бегут мелкие электрические разряды, которые чувствует даже Хансоль.
Просто однажды я проглотил молнию - и это самое простое объяснение, которое Сангюн может дать, если его спросят. - Я просто проглотил молнию, и теперь она во мне, и всем от нее больно.
Хансоль неосознанно одергивает руку, когда влажное прикосновение жжет ему пальцы, опускает виноватый, растерянный взгляд, прикусывая губу. А затем тянется за поцелуем, стараясь не смотреть в испуганные сангюновские глаза.
-Мне совсем не больно, правда, не больно.
Это случилось в первую майскую грозу, когда они поссорились - из-за мелочи, из-за ерунды, но Хансоль спрятался от Сангюна под одеяло, будто не желая больше видеть, а Сангюн вылетел на улицу и прыгал по лужам в ливень, пока Хансоль сам не спустился к нему - с зонтиком и в нелепых резиновых сапогах.
"Глупый, гроза же" - но Сангюн не слышит, не видит, слишком обидно и слишком нравится блеск молний на горизонте; Сангюн задирает голову к небу, чтобы прокричать, как он ненавидит Хансоля за то, что он такой, но ударяет молния - прямо в горло. Разряд слишком слабый, чтобы убить, но такой сильный, что единственный срывающийся в воздух крик - это крик Хансоля.
Это было в первую майскую грозу, а сейчас уже восьмая или девятая; Сангюн сидит на кровати, сложив по-турецки ноги, опустив низко-низко голову. С его волос на простынь стекает вода, она струится по плечам и спине, повторяет контуры шрама-цветка, а Хансоль, стоящий у входа в комнату, долго медлит, прежде чем войти.
А когда входит, просто обнимает Сангюна со спины, утыкаясь лбом в затылок, складывая руки на животе и мягко, нежно прикасаясь губами к веточке шрама, пульсирующей слабо, горячей и влажной.
Я слышал, их называют фигурами Лихтенберга.
Голос Сангюна слышен, только если сильно-сильно прислушаться, но он все такой же мягкий, теплый, правильный, это голос управляет Хансолем, даже когда он его не слышит.
Хансоль улыбается задумчиво, убирая волосы Сангюна на одну сторону и находя самый яркий цветок, тот, что на горле - туда била молния, там всегда болит.
-Напридумывают же, - фырчит тихо, прижимаясь губами к яркому пятну, касаясь кончиком языка, влажным, прохладным, зализывая, словно лис ранку. - Называли бы все своими именами.
И какое же имя у этой штуки?