В комнате стоял ненавязчивый запах сандала: сладкий, древесный, несколько экзотический и с бальзамическим туманно-мускатным тоном. Этот аромат успокаивал и расслаблял, позволяя воображению Чимина плыть по своему течению, не останавливаясь на деталях, ненужных цепляющих мыслях и своих последующих действиях. Он просто вдыхал маслянисто-древесный запах, прикрывая глаза и погружаясь в истому.
На улице была июльская жара, когда можно было невооруженным взглядом разглядеть как парит над асфальтом, когда тенистые стороны улицы были забиты уставшими и изможденными солнечным пеклом прохожими, держащими в руках прозрачные пластмассовые стаканчики, на которых был небезызвестный зеленый логотип кофейни, с ледяным американо, лед в котором наверняка уже растаял. Сеулу нужен был дождь. Хороший проливной дождь дня на два, чтобы смыть пыль с дорог и охладить землю, по которой потом можно было бы пробежать босяком и почувствовать то, как леденеют ноги от холодной последождевой росы прохладным утром, когда из-за высотных зданий только-только начинает вылезать солнце.
А в сандаловой комнате не так жарко, как на улице, но все равно нечем дышать - кондиционера не было, а форточку открывать не хотелось, чтобы не выпустить случайно весь этот успокаивающий запах, от которого Чимин погружался в мысли, представляя себя на песчаном берегу в каком-нибудь Пусане, валяющимся в форме звезды, раскинув ноги и руки в разные стороны. На фоне бы шуршали волны, разбиваясь об берег, кричали бы чайки, ветер бы щекотал оголенную разгоряченную под лучами солнца кожу. Все так же пахло бы нагретым сандаловым деревом, взморьем, дюнами и деревьями, отбрасывающими свою тень, в которой бы прятались любители почитать книги на свежем воздухе.

Пак расслабился, погружаясь в дремоту, в свое наваждение, что и не сразу заметил, как приятно отзывается его кожа на прикосновения холодных пальцев рук, которые играли с прядками его темных волос, еще сильнее расслабляя, а иногда случайно и тоже так ненавязчиво, как и сандаловый запах, задевали разгоряченную загорелую кожу шеи. До боли приятно и нежно, что под ребрами разливается тепло, словно подогретое красное вино, внизу живота приятно тянет, а вдоль позвонков бегут мурашки от этих ласковых, почти невесомых прикосновений подушечками пальцев.

- Сокджин-хён, - хрипло озвучил имя младший.
- У тебя же так тепловой удар может случиться, открыл бы окно хотя бы,..
- Не могу, хён. Не могу, - выдохнул.

Потому что для Пака Ким всегда пах сандалом, восточной мудростью вековых деревьев, ненавязчивыми словами и действиями, сладостью, и имел такой же туманно-мускатный тон. Немного с горчинкой даже. Наверное, Чимин - гурман?..
Ему нравится в Сокджине абсолютно всё от кончиков его обесцвеченных и выкрашенных в карамельный цвет волос до самых пальцев. Ему нравится его забота, глупая и неуверенная нежность, которой он готов делиться всегда и совершенно безвозмездно. Чимин жить не может без его неуверенных, и будто бы случайных прикосновений к самому сокровенному и горящему от него же: нежной коже, душе и сердцу. Джин был каким-то нерешительным хёном в глазах Пака. Беспредельно нежным и добрым. За что тот, в принципе, его только сильнее и любил. А вот младший бы на его месте уже давно бесцеремонно целовал эти мягкие и пухлые губы и согревал эти холодные пальцы своим теплом. Он бы сцеловывал с губ Кима все немые признания, громкие слова в никуда и шуршащие буквы, которые никто никогда не услышит, потому что Сокджин не расскажет. Никому не расскажет, что сам, почему-то, боится быть глупым и несуразным, как его нежность. Боится быть ни к месту, ни к времени и не нужным боком. Не хочет упускать свое маленькое счастье, которое еще плюс ко всему ужасно вредное, потому что не хочет открывать окно и проветривать комнату. А Чимин бы проветрил, если бы старший позволил потом уткнуться тому носом в его шею и вдыхать этот чертов запах сандала. А потом, прикрыв глаза, одурманенным и сумасшедшим целовать шею и широкие плечи, оставляя отметины и царапины - знаки собственности и некой ненасытной жадности, что как раз таки присущи Паку. Была бы его воля, он бы оставлял свои метки на этом безупречном теле как можно чаще, а потом бы ловил сладострастное "ох" с чужих губ, сминая их, покусывая до самой крови, до железного привкуса во рту. Рвал бы рубашки на Джине так, что было бы слышно как по паркету бегут пуговицы, звонко стучат, укатываясь под кровать, комод и шкаф. Обводил бы кончиком языка ореолы сосков своего старшего, немного прикусывая и целуя. Проводил бы кончиком указательного пальца по ровному и накачанному торсу к резинке от боксеров, немного приспуская ее после. И просил бы, постоянно просил, чтобы хён запускал свои холодные пальцы рук в его волосы, прикасался к его разгоряченной коже, потому что этот холод и контраст только сильнее заводят.

Но они продолжают лежать в душной сандаловой комнате с затуманенным воздухом, который наполнялся и подсвечивался яркими солнечными лучами солнца, и казалось, будто бы в воздухе застыли маленькие пылинки и слова, которые так и не решались быть сказанными, совсем тихо шептались или их можно было прочитать только по губам или во взгляде. Слишком близко для друзей, знакомых, приятелей, но так далеко для возлюбленных, на расстоянии из слов-пылинок, выстроившихся в тихую, молчаливую очередь. Они не признавалась к другу другу - боятся чего-то и зачем-то. И каждый думает о чем-то своем, не догадываясь, что мысли их совсем рядом, что они пересекаются в данный момент.

- Я, правда, беспокоюсь, что у тебя будет тепловой удар, Чимин-а~
- У тебя руки холодные. Можешь открыть, но тогда я тебя буду греть, сандаловый хён!

Это было раннее летнее утро с его привычной прохладой и свежестью в воздухе, что тянулась с моря. Бриз забивался в легкие резким запахом тины и рыбы, а еще мелодиями и историями рыбаков, которые начинают свои будни с рассветом, задолго до того, как солнце начинало напекать их головы.
Бекхён любил лето, море, рассветы и громкие крики чаек на берегу, что, словно чернильные галки на дорогой рисовой бумаге, расплываются по небосводу. Галька под босыми ногами хранила прохладу июньской ночи и медленно нагревалась под утренними лучами солнца, что неспешно поднималось из-за линии горизонта. Старая древесина, из которой был сделан пирс, скрипела, а волны с громким шуршанием морской пены и неким хлюпаньем разбивались об деревянные балки.
Море на рассвете всегда какое-то не такое, каким бывает днем, вечером или ночью, когда в нем растворяется белая луна, и утопают падающие звезды, - в этой воде медленно и практически незаметно зарождался новый день, волны играли с отражением солнца и его яркими красками. Бён каждый раз, когда ему удавалась поприветствовать небесного светилу рано утром, поражался той неописуемой красоте и тому чуду природы, которое зовется рассветом. Он с замиранием сердца глядел за горизонт, сидя на холодной древесине, вслушивался в шуршание темной и будто бы бездонной воды, в синеве которой плескались и растворялись красные, оранжевые и желтые краски наступающего утра. А Бекхён был почему-то уверен, что под этим слоем воды есть что-то ещё, что-то, где всё совершенно по-другому, стоит только внимательнее присмотреться. И он бы шагнул с края помоста, нырнул бы, поддаваясь стихии, если бы не страх случайно ошибиться или просчитаться, в результате чего - лишиться своей жизни. Ведь это совершенно нормально, когда человек боится смерти и того, что его ждёт. Но у Бёна было одно веское доказательство, если суметь в него поверить.

Бекхёну шёл шестой год, а он всё любил увязываться хвостом за своим отцом, когда тот шёл на море в надежде поймать побольше рыбы к ужину. Утро было душным и теплым; солнце, медленно выползающее медным диском из-за горизонта, ярко слепило глаза - день выдастся жарким. Тогда младший Бён случайно соскользнул с края пирса, когда разглядывал то ли своё отражение, то ли что-то еще в воде, и упал в тёмную воду. Ноги так и не почувствовали дна, а солнечный свет, расползавшийся по поверхности воды, лишь отдалялся. Вода щипала глаза, и воздуха в легких практически не оставалось, а маленький Бек всё пытался докричаться до отца, но его голос заглушался водой. А потом он почувствовал чью-то сильную руку, ухватившую его за запястье, обладатель которой выбросил ребенка на песчаный берег.
- Бекхён! - кричал бегущий отец. - Бекхён! Ты в порядке?

Он отвел сына домой и наказал своей жене не пускать того больше без присмотра к воде.
- Мам, а кто меня вытянул за руку из воды?
- Это Хабек помог тебе.
- Ха...бек..?
- Бог воды, - пояснила женщина. - Много-много лет тому назад, Хабек очень расстроился из-за человека, утопившегося в его водах. Чтобы этого больше не повторилось, он превращал каждого утопленника в кувшинку. И теперь, если кто-то тонет в его владениях, эти кувшинки обязаны спасти человека, - она потрепала сына по волосам.
- Но это был не стебель кувшинки, а чья-то рука, мам...
- Значит, твою жизнь охраняет сам речной бог.

И вот сейчас, когда прошло четырнадцать лет с момента той истории, Бекхён снова сидит на краю пирса, спустив ноги в прохладную воду, разглядывая свое отражение и краски, что отбрасывает солнце на том конце моря. Много времени уже прошло, так же многое уже поменялось, но никуда не исчезло любопытство, одолевавшее парня, уже который год.
Бён спускается с пирса в прохладную воду. Почему бы просто не рискнуть? А вдруг повезет? Как знать. В прошлый же раз что-то его вытянуло на берег из толщи воды.
И вот он делает глубокий вдох и ныряет, расслабляясь, позволяя холодному утреннему морю делать с ним всё, что тому только вздумается. Бекхён просто падает вниз, на темное дно, которое тянет к себе его, словно якорь. Солнечные краски на поверхности медленно отдаляются, расплываясь ярким светлым пятном; вода забивается в легкие, выбивая из них кислород, и из-за своей солености противно щиплет глаза. Он закрывает их и позволяет черной толще воды затягивать его в себя.
Ошибся?

Бек открывает глаза лишь тогда, когда воздух наполнил его легкие, а ступни коснулись твердой каменной поверхности мостовой. Перед ним открывался вид на какой-то, еще неизвестный ему, другой мир с рекой, что втекает, кажется, в море, в темно-синей воде которой растворялось небо с облаками и редкой просинью, дома, простирающиеся прямо около воды с отсутствующей набережной, арочные каменные мосты, громоздкие деревья, скидывающие свои тяжелые ветви и листья в воду. Бён видел невероятно красивый мир, где воздух даже пах по-другому, хоть от воды все также тянуло тиной и рыбой, из домов доносился запах чистого белья и вкусной пищи - бриз пропитался ароматами взморья, дюн, нагретой утренним солнцем ивы, песком и чем-то еще неуловимым, но таким тяготящим и приятным, от чего медленно сносило крышу и приятно дурманило голову.
Ныряя между домами с загнутыми к небу уголками черепичной крыши, которая напоминает крылья парящей птицы, по узким каменным и холодным улицам, на которых стоит почти неуловимый запах начинающих свою работу закусочных и утренней свежести. Этот другой мир медленно начинал свой день, почти как тот, из которого сюда попал Бекхён. А может быть, он просто переместился в другую страну, в которой почитаются еще старые обычаи и традиции? Или попал в другой временной промежуток, словно пропутешествовал на машине времени? Или он попал в рай? Хоть парню и хочется надеяться на то, что он все-таки очутился в водной стране, которой правит Хабек.
Он не знает, по какой улице сейчас ступает, куда приведет следующий поворот, не имеет понятия, куда идёт, но почему-то без остановки движется куда-то дальше и дальше. Бывало ли у вас такое, что вы не знаете, куда идете, но вас словно что-то ведет, говорит, где свернуть, а где - двигаться прямо? Так Бён и прошел несколько кварталов, совершенно ничего не осознавая и не встретив на своем пути ни одного живого человека. Он даже допустил мысль, что людей здесь быть не может, но почему-то он не наткнулся даже на любое-другое живое существо - только начинающий свою жизнь маленький город-призрак, будто бы он сам порождал в себе жизнь или он сам был ею.
Бек движется дальше пока не заходит во двор, в котором стоит очень большой традиционный дом ханок, на пике крыше которого возвышается фигурка дракона. Этот ханок словно превосходил над всем остальным городом своими размером, красотой и богатством, и вокруг опять ни души, как кажется сначала, но, подойдя чуть поближе, Бён замечает человеческую фигуру, сидящую на ступеньках деревянной веранды.

- Простите, но на улицах всегда так безлюдно и спокойно? Или я чего-то не замечаю?

- Жители водной страны испугались человеческого странника, поэтому не захотели попадаться тебе на глаза, - на Бека внимательно смотрели большие карие глаза, обладатель которых сидел в светлых паджи и чогори. Светло-коричневые волосы были длиной где-то до плеч, а передние прядки по-домашнему убраны за чуть оттопыренные уши.

- Ах, вот как, - улыбнулся Бекхён. - Значит, это и правда водная страна... - мечтательно тянет он.

- А что здесь делает человек? - юноша отпил из темно-коричневой кружки-пинъбэй чай, после чего поднял вопросительный взгляд.

- Я бы хотел увидеть Хабека, - незнакомец изогнул бровь и странно посмотрел на парня. - Он четырнадцать лет назад спас меня, когда я тонул, мне хотелось бы поблагодарить его лично за спасенную жизнь, да и...

- То есть ты пожертвовал сохраненной жизнью, чтобы просто сказать "спасибо" какому-то богу? - перебил его молодой человек. - А с чего ты взял, что это он спас тебя? Может быть, это были кувшинки?

- Нет! Я точно почувствовал крепкую руку на своём запястье! Это не могла быть кувшинка!

- Четырнадцать лет назад, говоришь? - Бекхён молча кивнул, на что незнакомец только улыбнулся уголком губ и тихо хмыкнул. - Не желаешь чая, отверженный странник? Тебе нужно больше питаться здешней пищей, чтобы до конца выветрился человеческий запах, - парень наполняет вторую точно такую же кружку из чайника-чаху, что Бек уже чувствует запах зеленого чая, жасмина и мяты, присаживаясь рядом. - Как тебя зовут хоть?

- Бён Бекхён, - представляется юноша, благодарно принимая из рук незнакомца пинъбэй, над которой возвышается тонкий столбик пара, и тут же отпивая из нее горячий напиток, приятно щурясь от терпкого вкуса. - А тебя?...

- Хабек. Рад знакомству, Бекхён!

○

Время в подводном царстве идёт своим чередом: то ускоряется и пролетает совершенно незаметно, то замедляется неимоверно, что кажется, будто секундная стрелка часов сдвигается на одно делание раз в минуту. Возможно, всё дело в новых впечатлениях, которые порядком изматывают, что начинаешь немного теряться во времени, между песчинками песчаных часов, между стрелками на наручных, а, может, и правда, с ним здесь дела обстоят как-то иначе.

На улице стояла полуденная жара, влажный горячий воздух с трудом втягивался легкими, а солнце напекало головы так сильно, что казалось будто бы камни на мостовой еще чуть-чуть и расплавятся. Спасение можно было найти в тени или около воды. И Бек нашел вместе с речным богом их собственное спасение в тихом уголке на самой нижней ступеньке подступа к воде, куда спадала тень от набережной и домов. Солнце лениво плескалось на волнах, подогревая воду, в которой нежились у самого верха разные рыбы - глядели своими большими глазами и резко уплывали куда-то по своим рыбьим делам. Тяжелый воздух пропитался сладко-соленым запахом моря, нагретыми деревьями и землей. Легкое шуршание волн, которые разбивались об каменные ступени, приятно ласкало слух, убаюкивая и успокаивая.

- Бекхён, возвращайся в мир людей, пожалуйста, не упрямься, - внезапно произносит Хабэк, поудобнее сев рядом с парнем на ступеньки около самой воды, окунув в нее ступни. - Ты ведь уже поблагодарил меня...

- Не вернусь, - бубнит себе под нос Бён, выводя длинным пальцем незаурядные узоры на водной глади.

- Почему ты не хочешь возвращаться домой?

- Потому что моя жизнь принадлежит тебе.

- Твоя жизнь...что?.. - возможно, еще немного и речной бог рассмеялся бы от настолько непонятной для него вещи: "Как ему может принадлежать чья-то жизнь?". Он всего лишь бог воды, у него нет прав на владение чей-либо жизнью.

- Ты спас меня, подарив мне жизнь, поэтому она и принадлежит тебе, - совершенно спокойно ответил Бекхён, хотя где-то внутри засело противное чувство недопонимания со стороны собеседника.

- Не неси бред, парень, и возвращайся домой! Ты не самурай, когда жизнь спасенного принадлежит спасителю, а...просто человек!

- Никуда я не вернусь, - произносит Бён прежде, чем встать и направится вверх по ступенькам.
Изнутри его раздирало от чувства обиды от недопонимания, и ощущения, что он тут никому не нужен, словно хотят поскорее от него избавиться, вытолкнуть на поверхность, к людям. Но в то же время, Бекхён не стал бы отрицать тот факт, что ему, и правда, тут делать уже совершенно нечего. А так не хотелось покидать эту сказку, словно просыпаться от сладкого сна, от этого наваждения. Почему он не может просто остаться тут, рядом с Хабеком? Он наблюдал бы за скоротечностью человеческой жизни, размышлял бы над своими дремотными мыслями в тени пышной ивы, вечерами бы рисовал пейзажи на рисовой бумаге... Бек хотел бы быть как древесный сверчок у Мацуо Басё - стрекотать оглушительно неслышно то ли о том, что смерть близка, то ли о том, что пора проснуться и плыть вслед за желтым листом. Ему даже не понадобилась бы цикада из коричневого агата, которую китайцы клали на язык усопшего, чтобы он заговорил или застрекотал, потому что тут нету мертвых.
А сейчас он просто не знает, куда его занесет, на кого наткнется еще, но ведь, когда нужно прийти в себя, можно просто пройтись. Бекхён не имеет понятия, почему свежий воздух так влияет на человека, что от этого мысли встают на нужные полки.

Под ногами красиво и ровно пролегает каменная кладка вместо тяжелого асфальта современного мира, что наверху, между камнями которой одиноко торчат зеленые травинки, которые тянутся к солнцу. Бекхён чувствовал себя подобно это травинке, которая простиралась к дневному светиле. Его недосягаемым солнцем был речной бог, который за четырнадцать лет стал для Бека не просто историей, байкой или маленькой причудой деревенских жителей ушедших веков, а целой личностью, которая, как казалось самому Бёну, незаметно сопутствовала его жизни, как луна неизменно сопутствует земле, а жизнь - смерти.
Возможно, всё дело в простом и глупом человеческом любопытстве, когда всё неопознанное и неиспытанное тяготит и срывает крышу своими безумными ураганами. Всё может быть так или таковым только казаться, а Бек чувствовал в отношении к этому богу что-то особенное, возвышенное, приятное и неописуемое. Ведь многие люди незамедлительно бросают то, что уже достигли; хоть он сам еще не достиг водного бога, не достучался до самых его недр, Бекхён был уверен в том, что не бросит, не забудет и не оставит эту маленькую тайну и свою сказку.

Бён никогда бы не подумал, что боги могут походить на людей, что солнце может быть ярким и жарким в подводном мире,.. . Парень даже на секунду задумался - а не снится ли ему всё это? И эта кирпичная кладка, и красивые мостовые, теплое солнце, сам Хабек? Он хочет до последнего верить, что это всё происходит с ним наяву и чтобы оно никогда не кончалось, поэтому-то не собирается по собственному желанию уже покидать это место – уж очень оно ему приглянусь.

- Бекхён? - Бён возвращается от своих мыслей и вертит головой по сторонам в поисках того, кто его окликнул. - Бекхён!
К нему навстречу бежит молодой смуглый парень в черно-белом ханбоке: белое чогори, черные паджи и чокки, украшенный широкой красной лентой-корым.

- Это же из-за тебя сегодня столько шуму подняли? - незнакомец пытался отдышаться. Бён кивнул, предполагая, что никакой другой Бекхён шум сегодня не поднимал, вроде как. - Я Кай, генерал и правая рука у Хабэка. Можешь звать Чонином. - Кай протягивает руку и лучезарно улыбается, от чего Бек и не сразу замечает, что улыбается сам.

○

- Это речной бог, - говорит Кай, когда они петляют по узким и душным набережным водного царства, - вселяющий ужас в сердца людей, тот, кто может вмиг разгневаться и стать яростным и жестоким, как море, а потом быть нежным и безмерно добрым, словно река, - по-доброму улыбается Чонин. - Бекхён, придет время, и ты поймешь, что Хабек так проявляет заботу. Ведь мир богов таит множество загадок, которые посыплются на человека, словно из ящика Пандоры. А еще...богам запрещено влюбляться в людей.

- Но...

- Нет ничего плохого в том, что ты хочешь остаться здесь, и чувствуешь что-то странное по отношению к речному богу, - перебивает Бёна генерал, - просто пойми, что он так старается многое предвидеть и обойтись меньшими жертвами.

- А при чем тут любовь, Чонин? - непонимающе смотрит парень.

- Некоторые вещи не хотят, чтобы их видели до поры до времени. Так же и с чувствами - они были, есть и будут, вопрос только в том, как скоро они захотят показаться тебе, - Кай пожимает плечами. - Я ни к чему не призываю и не стою здесь с мыслью убедить тебя в чем-то, просто со стороны мне показалось так. Не принимай мои слова столь всерьез, это всего лишь мнение.

- Слова, которые сказаны, всегда что-то значат, даже если я еще не осознаю, что именно.

- Придет время, и ты всё поймешь, - вздыхает Чонин. - А пока знай, что, если Хабэк отправляет тебя домой, значит, он не со злобы, а что-то знает или чувствует на несколько шагов вперед, пока мы наслаждаемся моментом. Он оберегает тебя - дорожи этим, Бекхён.

○

Первый сон в водной стране для Бекхёна оказался беспокойным и страшным. Что-то раздирало его на части, вытягивало-высасывало душу, отрывало от земли и утягивало за собой куда-то далеко-далеко. Он ворочался в постели, корчился от странной боли, кусал подушку и периодами тихо всхлипывал.

- Бекхён! - знакомый бархатистый и глубокий голос звал откуда-то издалека. Бек не понимал, кто и откуда его зовет, но голос был больше, чем просто знаком. - Бекхён, ты меня слышишь? Иди на мой голос! - Бён знает, что этому голосу можно доверять, поэтому пытается выпутаться из этой паутины сна и ужаса. - Бог сна хочет забрать твою душу и утащить в свой мир навсегда, поэтому слушай мой голос. Бекхён! Бекхён! Если не будешь слушать мой голос, то ты у Кумыйсина превратишься в ночного духа, который будет сеять волшебную пыльцу сновидений на людей, чтобы они видели яркие или страшные сны. Бек, зачем тебе это? Ты больше не сможешь увидеть меня! Бекхён! - Речной бог резко дёргает Бёна за запястье и тянет на себя, тут же приобнимая за поясницу. - Бекхён, очнись!!

Бог воды разглядывает в полутемной комнате тонкие черты лица Бека, который всё ещё продолжает морщиться ото сна - Кумыйсин не хочет так просто отпускать его, - и чтобы спастись от этого вредного бога, Бекхёну нужно просто проснуться от своего кошмара. Речной бог помнит этого хрупкого и милого мальчика, который нечаянно соскользнул в воду. Воспоминания о том утре пленочной кинолентой всплывают в его голове с зернистостью и шуршанием времени.

- Хабек делает что-то доброе для ничтожного человечества? Так открыто спасает жизнь какого-то ребенка? Или этот мальчик что-то значит для бога воды?
- Ну...я не знаю. Это странно. И почему я услышал зов этого ребенка?..
- Хабек-ним, нам стоит поторопиться, не стоит тут задерживаться.
- Этот мальчишка еще слишком мал для того, чтобы взять и забрать его с собой? - Бог внимательно смотрит на своего подчиненного, на что тот отрицательно мотает головой из стороны в сторону. - Встретимся, когда ты подрастешь, прекрасный юный джентльмен.
. . .
- Мам, а кто меня вытянул за руку из воды?
- Это Хабек помог тебе.

Речной бог проводит большим пальцем руки по прохладной щеке парня и останавливает свой взгляд на его поджатых губах. Он медленно поддается вперед, чуть прикрывая глаза, и аккуратно прикасается своими припухшими губами к его, отдаваясь своим ощущениям, обхватывает его верхнюю губу и проводит по ней кончиком мокрого языка, чувствуя, как Бён в его руках расслабляется, - значит, бог сна решил отступить от него. Правитель царства воды целует уверенно и заботливо одновременно, будто бы боится сделать больно и неприятно вытянуть того из дремы окончательно.

- Ха...бек... - тихо шепчет юноша, утыкаясь носом в шею бога.
- Бекхён, спасибо, что доверился мне, вернулся и остался.

Всё-таки Бён Бекхён слишком много значит для речного бога...

○

Прохладное утро, после жаркого и душного вчерашнего дня и теплой июньской ночи, не спеша вступало в силу вместе с оранжевым солнечным диском, который придавал светлеющему небу теплые оттенки. Сонные лучи медленно пробирались в узкую щель между приоткрытыми ставнями окна в небольшую комнату высотой в 6-7 чхок, тишину в которой мелодично прерывало стрекотание сверчков, доносившееся из мадан-пана. Солнце путалось в каштановых волосах спящего Бёна, согревая его своим утренним теплом после прохладного ночного ветра, просачивающегося сквозь незаметные щели между дверьми и окнами.
Бекхён проснулся от щекочущего ощущения, когда игривые солнечные лучи принялись будить его, засоню. В голове смутно мелькали фрагменты сна: кромешная темнота, склизкие руки, утягивающие вглубь этой черноты, приятный голос Хабека, чувство тепла, переполняющего его, и наконец-то отступившая темнота. Бён лениво потягивается и думает, что хочется еще немного понежится в своих мечтах, снова представляя и прокручивая голос водного владыки, как полюбившуюся песню, у себя в голове. Ему кажется, что было бы здорово остановить сейчас время, слушать стрекот сверчков, сменяющийся пением цикад, наблюдать за солнцем сквозь рисовую бумагу ханчжи на окнах, открывающих вид на восток и начинающий свою жизнь город, и дверях, ведущих во внутренний дворик, в котором между камнями журчит маленький ручеек. Но Бекхён больше, чем уверен, что время не остановится по его велению, поэтому нужно вставать, ведь ему кажется, что сегодняшний день должен принести что-то особенное, будь то хорошее настроение, подарок, добрые слова, чудо, а может осознание какой-то истины, которая не давала ему покоя длительное время.

Поддавшись своему желанию, Бек отправился на поиски речного бога в этом немаленьком и невероятно красивом ханоке. Ему даже жаль, что в современном мире не каждый может позволить себе жить в традиционном доме, вместо этого покупая квартиры и комнаты в больших городах, утопая в шумах и отравляющих запахах. Люди с головой окунаются в эту пучину социума, страдая депрессиями и борясь со стрессами при помощи зависимостей от никотина, наркотиков, алкоголя,... Они отторгают природу в попытке стать чем-то независимым и свободным, но в результате превращаясь в какого-то робота, который только и умеет, что работать до изнеможения, а, придя домой, принимать свой "анти-стресс" и ложиться спать. И так изо дня в день. Люди пытаются перестать зависеть от природы, но теперь находятся во власти шума и общества. На место одного приходит другое, одевая на человечество свои кандалы.
Бён находит Хабека в одной из соседних комнат, дверь у которой была приоткрыта так, что Бён разглядел, как тот что-то сосредоточенно рисует, но сам не мог сдвинуться со своего места. Вот он сейчас войдет и что скажет? "Прости, что вчера прервал наш разговор и так резко ушел, я погорячился и мне очень ст..."

- Ты еще долго будешь стоять там или всё же войдешь, Бекхён?

- А...пх...прости, - засмущался Бек, выползая из-за двери и присаживаясь недалеко от бога. - Доброе утро, - неуверенно улыбается он.

- Хорошо спалось?
Парень просто кивает головой, потому что не будет же он рассказывать про то, как слышал его голос у себя во сне, который его спас, как ему кажется, от этой темноты.

- Почему ты не рисуешь драконам глаза? - Спрашивает Бек, заметив эту особенность на всех холстах, разбросанных в хаотичном порядке по всей комнате.

- Если нарисовать дракону глаза, то он оживет, - как будто ничего удивительного в этом нету, отвечает речной бог.

- Да ты шутишь! Рисунки не могут оживать!

- Можешь попробовать, - Хабек протягивает Бёну бумагу с нарисованным драконом и писчью кисть, уже смоченную в чернилах.

Бекхён неуверенно ставит две черные точки в глазницах дракона, как спустя пару секунд картинка медленно начинает шевелиться на рисовой бумаге и дракон сходит с листов, становясь все больше. Сначала у него нет определенной формы, только тянется большая черно-белая лента, но постепенно он становится объемным, после чего не спеша его тело покрывается золотистой чешуей.
Бёк застыл в немом изумлении от того, что увидел собственными глазами. Он отказывался верить в то, что это может оказаться правдой, что драконы могут и правда оживать с листка бумаги только при помощи кисти, умелых рук и нарисованных глаз.

- Вот, видишь, ты оживил дракона хранителя востока, Чхоннёна. В мире богов тебе стоит забыть о реализме человеческого мира, - улыбается Хабек. - Кстати, Бекхён-а~, - тянет он, - ты когда-нибудь слышал о фестивале Каннын Дано? Или люди его уже не празднуют?

- Празднуют. Но, скорее всего, не так, как было раньше. А что?

- Я бы хотел с тобой побывать на нем, - задумчиво протянул бог. - Посмотрели бы вместе на фейерверки, поймали бы золотых рыбок сачком в палатке у одного старика, а еще бы ты познакомился с кем-то очень важным для Кая,.. Ты слышал про небесного владыку что-нибудь? - Бён отрицательно мотает головой из стороны в сторону. - Генерал бога воды и Хванин. Они могут видеться всего лишь раз в году, в одну ту ночь, когда празднуется Каннын Дано. Они, как цветущий в ночи Цереус, - цветки, распускающиеся лишь одну ночь в году. И так как они распускаются ночью, но вянут к утру, их иногда называют "одинокими в ночи", как Чонин и Кёнсу, что одиноки каждую ночь кроме одной, той самой. Но также не стоит срывать эти цветы - они связаны попарно. И если ты сорвешь один, то где-то еще умрет второй. Поэтому, эти цветы иногда называют "влюбленными, что хотят увидеть друг друга", как генерал Хабека и небесный владыка.

- У каждой ли истории любви есть такая грустная тень? - тихо произносит Бекхён.

- Темная тень преследует и людей, и любовь, и даже богов, Бек.

- Просто не могу понять, зачем им двоим такие испытания, которые никогда не закончатся?..

- Знаешь, люди становятся лучше, когда немного поизносятся, вроде как ружья или седла.

- Но боги же - это боги, не люди..

- Почему ты так думаешь? Считаешь, что богами рождаются, и что они не имеют понятия, какие проблемы мучают людей?

- То есть, ты хочешь сказать, что раньше был человеком? До того, как стать Хабеком...

- Воевод династии Кочосон. Мои войска потонули, как видишь, очень давно. А теперь я правлю этим подводным раем, который для меня и моей души является нескончаемым адом.

○

- Ты какой-то помятый сегодня, Бекхён. Что-то случилось? - Чонин сидит на склоне небольшой горы, что находится за этим небольшим городом, когда Бён находит его, присаживаясь рядом.
Погода в этой стране, как думает Бек, непостоянная, как и время, которое то торопится, то тормозит. После вчерашней невыносимой жары он ожидал либо ее продолжения, либо жутчайшую грозу с молниями и ливнями, но вместо этого сегодня немного прохладно. И в сравнении со вчерашней погодой, дышать намного легче.
По склонам и открытым просторам города гуляет приятный морской бриз, разносящий крики чаек с побережья, оттуда же запах летней ивы и тины, и колышет кроны высоких зеленых деревьев.

- Мне что-то странное снилось сегодня... И единственное, что я помню, - это голос Хабека и что-то про Кумыйсин...Не знаешь, кто это?

- А ты не спрашивал об этом у Чанёля?

- Чанель? Кто это? - удивленно смотрит Бек, поворачивая голову вполоборота.

- А ты не в курсе? Это имя души Хабека. У бога, человека, у каждого существа есть три имени: перед официальным дают имя, которым называют в молодости - Джа(прозвище); когда взрослеет, используют имя Хо; а затем идет имя, которое неотделимо от души, поэтому его называют "именем души" - Мунг, - уточняет генерал. - Так же ты знаешь меня как Кая и как Чонина.

- А для чего нужны эти три имени?

- Именем Джа можно представиться незнакомцу, чтобы скрыть что-то о себе, именем Хо мы пользуемся в повседневной жизни, а Мунг нужно для того, чтобы ты смог достучаться до своего собеседника, поговорить с его душой, стать ближе...пожалуй как-то так, - пожимает плечами Кай, продолжая всматриваться в горизонт, где между небом и водой простираются дома, в которых кипит жизнь. Отсюда не видно мельчайшие подробности, поэтому город и вся кипящая в нем жизнь выглядит как-то иначе, нежили, если петлять между кварталами, по улочкам, что рассыпались здесь, словно паутина.
Смотреть на Хабека раньше было невероятно, словно на город с его высокой точки - будоражащий воображение вид, такое далекое, красивое, непостижимое, но когда это непостижимое оказывается близко, то выглядит совершенно по-другому. Хабек был непостижим и невероятен, но уже Чанель - это совершенно иное, неповторимое, но...такое родное и близкое одновременно.

- Эй, Чонин, - неуверенно начал Бек, - почему ты так любишь сидеть на самых высоких точках? Потому что тебе нравится вид, который открывается отсюда?

- Потому что в такие моменты я ближе к небу...

- Генерал бога воды и бог небес. Они могут видеться всего лишь раз в году, в одну ту ночь, когда празднуется Каннын Дано.

○

Проведенный вечер с Каем приятно отдается теплыми воспоминаниями в памяти смешными разговорами и шутками, рассказами и историями о том, как обустроена жизнь в подводном царстве Хабека, но время в этот раз решило пролететь быстро и незаметно. Золотистая кромка заката украшала горизонт, окрашивая небо в богатые желто-коричневые оттенки охры. Бён медленно возвращался в одиночку обратно во владения речного бога, утопая в собственных мыслях. Ведь с генералом получалось как-то расслабиться и забыть на время о сне, голосе Чанёля и тепле, которое осталось после него. Если бы он сейчас оказался в своей небольшой комнате, то слонялся бы из угла в угол, не имеет понятия, куда себя деть. Мысли бы так и душили откуда-то изнутри со всеми вопросами, на которые нужно искать ответы, вытаскивать их клешнями из своего подсознания и из своего окружения: Почему? Как? Из-за чего? Когда?
Бекхён путается в собственных чувствах, что томятся на дне его сердца, готовые в любой момент захлестнуть с головой. Этот Хабек, вселяющий ужас в сердца людей, тот, кто может вмиг разгневаться и стать яростным и жестоким, как море, а потом быть нежным и безмерно добрым, словно река, сводил этой своей чертой еще больше с ума. Словно бежишь от человека, спотыкаешься, сдираешь кожу до больных и кровоточащих ссадин, снова бежишь, рассекая тяжелый осенний воздух. Бежишь, отдаляешься, а он дергает за маленькую ниточку, возвращая тебя на старт, к нему. Хочешь быть дальше, потому что кажется, что твое близкое присутствие не несет ничего сверх важного, нужного, необходимого, как воздух под водой, потому что чувствуешь, что не нужен - а тебя возвращают. Словно толкают в спину у края обрыва, но тут же ловят, обнимают и крепко прижимают к себя, шепча на ухо то, что никогда не отпустят.

Бек был готов сказать, что любит, но "люблю" - это слишком сильно, громко и с обязательствами, поэтому сказал бы "нравишься", но и это - как-то тихо, мало и сухо.

Он бы спрятал свои чувства в жестяную коробку из-под печенья и закопал бы на заднем дворе. А если кто-то найдет и выбросит эту находку, то это не так страшно и больно, как если бы это пришлось проделывать самому. Или упаковал бы их в большой кожаный чемодан и скинул, как ненужный багаж. В любом случае, как бы ты не прятал свои чувства, они всё равно вырвутся наружу. Сколько бы ни пытался от них избавиться, всё равно только сильнее в них утопаешь, захлёбываешься и растворяешься. В такие моменты у них нет никакого дна и они нескончаемы.
Любовь - это интимное и глубокое чувство, выражающее устремленность на другую личность; по Платону: побудительная сила духовного восхождения,... Как ни крути, рано или поздно, опьяненный своими же эмоциями, ты больно ударяешься об стену, зовущуюся "реальностью". И вот тогда ты наконец-то понимаешь, какие обороты приняло твоё увлечение объектом чувств. И ничего назад не вернешь, а ты встаешь между "терпеть и молчать", "рассказать, потерять и терпеть" либо, если повезет, "рассказать и быть счастливым". А пока не можешь решиться в своем признании, ты словно убиваешь сам себя.
Любовь - это самоубийство. Ты тонешь в своих догадках и чувствах; надеваешь себе на шею петлю из них же; мучаешься и изводишь себя от передозировки мыслями о любимом человеке. В такие моменты ты готов пойти на многое ради того человека, чтобы видеть его улыбку как можно чаще.
Но в "нравится" помещается меньше. Упаковка меньше самого подарка.
Всё же, "люблю" - это слишком громко и сильно, а "нравишься" - тихо и мало для того, кем стал Хабек для Бекхёна.


- Ты где так долго пропадал? - первое, что слышит Бён, когда переступает порог дома речного бога.

- За разговорами с Чонином, - улыбаясь одним уголком губ, отвечает парень Чанёлю.

- Так долго?.. - заинтересованно.

- О, неужели великий и бесстрашный Хабек ревнует? - коварно улыбаясь, произносит Бек.

- Было бы кого и к кому, - совершенно спокойно отвечает бог.

- Пф, ну и ладно, я ухожу в мир людей! - фыркает парень.

- Удачи!
И Бён тормозит на пороге, потому что разрывается между "уйти, хлопнув дверью" или "сказать все, как есть", а ведь мы теряемся в межстрочных галактиках, ищем вопросы на ответы (и почему именно так?), спотыкаемся на точках, вздыхаем на многоточия и с любопытством заглядываем за запятые, тире и двоеточия. С двояким чувством косимся на интерробанги и больно ударяемся лбами об точки с запятой. Ищем в расстояниях между слов, где должна бы поместиться еще одна прописная буква, какой-то скрытый смысл. Забавно, что мы еще не заглядываем за хвостик над «и краткой».
Странное время сейчас - мы во всем пытаемся найти еще один смысл (даже там, где его нет): в словах, в буквах, в знаках препинания, расстояниях, поступках, во взглядах,... - нам слишком сложно сказать напрямик, выразиться так, как есть на самом деле. Ищем другие пути и способы, изобретая велосипеды, самолеты и порох, от которого в носу свербит, и глаза щиплет до слез.
Мы теряемся, не понимаем друг друга, падаем в эти межстрочные ямы, так и не научившись говорить те заветные три слова.
Мы кричим лишь о ненависти и боимся признаваться в любви, стыдимся ее наверное, - будто бы в мире есть только злоба и лицемерие. Но, что забавно, мы продолжаем убиваться из-за того, что нам не хватает любви, что никто нам ее не дает, и продолжаем держать злобу на весь мир. Ненавидеть себя самого и себе подобного.
Мы почти что не верим в любовь, а если и влюбимся, то считаем ее болезнью, которую нужно лечить алкоголем, никотином, наркотиками и работой.
Мы уже давно потерялись в той пропасти между собой и собой, между словами, и уже не можем просто любить и искренне говорить об этом чувстве.

- Эй, Чанёль! - Бекхён хотел обратиться сейчас именно к его душе, потому что насколько бы она не была грязной или, наоборот, светлой, она всегда говорила все, как есть на самом деле, и понимала то, что должно задеть ее, и что не факт заденет ли Хабека. - Ты мне чуть больше, чем просто нравишься!

○Каннын Дано проводился в стране бога огня и лета Ёмдже, до которой нужно было добираться заблаговременно, чтобы не опоздать, и на скоростном аэростате - большом воздушном корабле в форме сказочной рыбки, которая, как заметил Бекхён, ещё и моргала, словно она настоящая. Фестиваль, как сказал Хабек, должен быть чуть ли не самым ярким событием этого лета, праздником плодородия у людей, и настоящим карнавалом у богов, которые будут вкушать преподношения людей. От того, насколько хороши будут эти подарки, будет зависеть продолжительность сезона дождей или наличие засухи, которая погубит весь урожай. Несколько часов, чтобы боги отдохнули от своих обязанностей и смаковали амброзию, преподнесенную им в дар.
С высоты птичьего полета огненную страну было видно отлично - яркое оранжевое пятно из огней и пестрых красок красных традиционных фонарей, присущих любому празднику. Вглядываясь вдаль из окна аэростата, Бён чувствовал как волнение вязком комом сидит под ребрами: он никогда ранее не бывал на подобных фестивалях и не видел чего-то подобного - будоражащего воображение, невообразимого, неописуемого. Но в то же время, ему приятно сносило голову в предчувствии веселья и того, что он бы хотел запомнить надолго, если всё-таки ему придется покинуть этот дивный мир. Запомнить эти дни и часы до последней секунды, улыбку речного бога, некую мудрость Чонина, нескончаемую красоту планеты, где обитают только боги.
Но он ни за что не покинет это место по собственному желанию.

- Бекхён, - полушепотом говорит Кай, когда они только сходят с аэростата и встают на землю, принадлежащую богу огня, - я хочу тебя с кое-кем познакомить. Ты не против? - Бён кивает и следует за Чонином, ныряя между людьми, духами и богами, что пришли повеселиться. Он не различает лица, наряды и то, что окружает, - все слишком пестрое, шумное и сказочное. Бек даже не замечает, когда генерал останавливается, и врезается ему в спину, выдыхая тихое "ой".

- Это Хванин - бог небес.

Небесный владыка был ниже генерала где-то на голову, имел очень мягкие черты лица, большие глаза и губы в форме сердечка. Почему-то, в понимании и по ощущениям Бека, ему показалось, что этому парню можно доверять. То ли дело во внешности, то ли от осознания факта, что он в хороших отношениях с Каем.
- Бекхён, - вежливо и дружелюбно улыбаясь, он протянул руку.

- О, ты тот самый человек, о котором не умолкает Хабек? Наконец-то мы познакомились! - Бог пожимает руку Бёна и добавляет: - Для тебя можно просто Кёнсу.

- Приятно познакомиться!
"Интересно, почему же он не умолкает обо мне?.."

○

- Даже если ты любишь кого-то так сильно, как только можешь, этого часто оказывается недостаточно, - Хабек стоял поодаль от палатки милого старого аджосси, в которой Бён вместе с богом небес играл в какую-то игру, когда, рядом с ним появляется из неоткуда Чонин и говорит полушепотом, странно улыбаясь, будто бы проваливаясь в свои воспоминания, но голос которого отчетливо слышен сквозь шум летнего праздника.

- Недостаточно для чего?..

- Для того, чтобы быть рядом с ним, - уточняет генерал и кивает в сторону веселящегося Бекхёна. - Боги и люди не должны чувствовать к друг другу таких чувств. Если произошла такая история, то ты должен забыть о божественных силах или о своей любви. Третьего не дано.

- Чанёль~ - окликает его смеющийся Бекхён и подзывает того к себе рукой. Улыбается он слишком счастливо и искренне, что Паку хотелось бы забыть о богах, людях и пропасти, что существует между ними. А они как два влюбленных, что живут на разных концах той самой пропасти, мост через которую уже давно порвался, а оборванные тросы свисают по краям. И Ёль не знает, как поступать - придумывать лазейки, пытаться перепрыгнуть через обрыв, строить мосты,..или погибать, наблюдая издалека.

- Не бывает такого, чтобы все в итоге были счастливы, Хабек, - подытоживает Чонин и кладет руку на плечо речному богу в дружеском жесте.

- Но нет ничего зазорного в том, чтобы стремиться к счастью, Кай, - выдыхает Пак и делает уверенный шаг вперед, к Беку. - И я буду стремиться к нему сквозь терние, время и боль. Синяя птица пролетела около меня, и я почти поймал её за хвост, и не имеет значения, сколько времени уйдет, сколько воды утечет - рано или поздно я поймаю эту птицу счастья за хвост и не отпущу, потому что люблю так, как не любил раньше, если любил вообще.

Чанёль поправляет костюм и растворяется в толпе - сегодня он может почувствовать себя не тем, кто стоит выше всех остальных, а частью всего механизма людей и маленьких духов; сегодня он может забыть о своих обязанностях и своем положении, вытворяя самые настоящие глупости, что взбредут в голову, потому что это праздник и сегодня он может сливаться с этой пестрой толпой гуляк.

- Чанёль! - навстречу Паку идёт довольный Бён. - У меня для тебя есть небольшой подарок. - Он протягивает вперед сжатый кулачок и добавляет: - Протяни мне свою ладонь. - Хабек послушно вытягивает вперед руку, в которую опускается прохладная рука Бёна, а потом заместо нее в его ладонях лежит декоративный красный узелок. - Выиграл, а аджосси сказал подарить его важному для меня человеку, и я решил подарить его тебе на память об этом дне и..

- Знаешь ли ты, что значит такой узел? - перебивает и загадочно улыбается бог, разглядывая красивый узелок. Бекхён мотает головой - не знает. - Он символизирует бессмертное сердце, - полушепотом поясняет он, но так, чтобы Бён мог его хорошо слышать, - его дарят тем, с кем ты готов обменяться сердцами и поклясться в вечной любви. И если я принимаю твой подарок, то я должен поклясться любить тебя всю свою жизнь. - Бён заметно смущен и отводит глаза в сторону. - Я до сих пор не ответил на твои чувства, поэтому позволь принять этот узелок и показать тебе одно место?..

○

- Ты даже не скажешь, куда мы идем?
- Бекхён, тебе известно значение слова "сюрприз"?
- Внезапный подарок?..
- Что-то типа того. Поэтому, не порти ощущение от этого "подарка", - поясняет Хабек, когда они преодолевают двести сороковую ступеньку, поднимаясь вверх по склону в сторону вершины холма. Или двести тридцать пятую...Бек уже сбился со счета.
- Почти пришли, - произносит речной бог и резко сворачивает с дороги, уходя вглубь из листвы, деревьев и кустов. Бён ныряет в эту шуршащую сочную зелень следом.

Он останавливается, упираясь лбом в плечо Чанёля, который уже никуда не идет, а стоит вполоборота. Бекхён медленно поворачивает голову вбок и перед ним открывается вид на яркий праздничный город, и он только потом замечает, что больше не слышит шум, присущий фестивалю, а только пение сверчков и кузнечиков, стрекочущих в траве.
Вот так подумать, и мир богов не сильно отличается от мира людей. И Бек бы хотел, чтобы этой границы между их мирами не существовало. Ведь, всё-таки, странно это - любить бога. Между ними расстояние длиною во все миллиарды лет, что существует Земля. Он даже думает, что любить на таком расстоянии хуже, чем любить друг друга, находясь в разных городах или странах, будучи разделенными километрами неуклюжей нежности, не отданными объятиями и потерявшимся по пути теплом. Любить бога - странно. Любить так, как не любят другие люди. Питать чувства к речному владыке - удивительно, рискованно и без знания и уверенности, что случится потом - через год, через месяц, завтра, через полчаса. Но Бекхёну нравится идти на ощупь с закрытыми глазами, потому что рядом есть Пак, как бы глупо это ни звучало.
И смотря сейчас на город со стороны, Бён вспоминает Чонина с его любовью к подобным местам (и он почему-то думает, что это тот посоветовал богу воды это место), а потом мысли снова возвращаются к Чанёлю, который ближе, чем Хабок, хоть это одно и то же лицо.

- Почему бы не окунуться с головой в горячую лаву из эмоций, прибывая в стране бога огня? - вздыхает Ёль. - Как-то старый мудрец, что пишет наши судьбы в своей толстой и потрепанной книге, сказал мне, что "прежде, чем люди полюбят друг друга, у них может быть три тысячи случайных встреч до этого". И, знаешь, Бекхён, у меня такое ощущение, что я знаком с твоей душой уже очень давно. Даже до того, как я встретил маленького тебя, тонущего в реке, мы были как-то знакомы. И вот, после твоего появления в моей жизни, всё вокруг изменилось и преобразилось. Наверное, это какая-никакая любовь?.. Я не умею говорить громкие и красивые фразы, правильно передавать свои эмоции и чувства словами, но такого со мной еще не было. Мне может быть и грустно, и радостно, но единственное, чего я желаю, - это лишь бы у тебя всё было хорошо.

- Это странно, когда человек влюбляется в бога, как и бог - в человека. И вообще, разве богам можно влюбляться? Вам же нужно относиться ко всем людям одинаково хладнокровно...

- Нужно. Нельзя. Можно. Необходимо... какая разница, если это уже произошло? Время назад не вернешь, да...и не хочется, если честно. Подавлять эмоции - это не дело. Все равно рано или поздно они вырвутся наружу.

- Я ненавижу этот мир за то, что мы не можем просто быть вместе!

- Думай о том, что это возможно. Вера дает много сил, как-никак. Возможно, это было небольшое испытание для нас? Да и с другой стороны, если бы не этот мир, что ты так ненавидишь, смогли бы мы встретиться, а, Бён? - а он молчит и только наблюдает за тем, как город всё больше и больше тускнеет, оставляя зажженными только ярко-красные фонарики на домах и по краю дороги, по которой они поднимались вверх пару минут назад.

- Чанёль, поверишь-нет, но я люблю тебя! И сейчас не хочу думать ни о том, кто я, ни о том, кто ты,..мне важно только наше еще пока что хрупкое "мы", - Бек бы еще наговорил всяких глупых слов, что сами слетают с его языка, но загремели салюты, разлетающиеся яркими каплями-фонтанами красных, зелёных и жёлтых цветов. Он просто поворачивает голову в сторону Хабека. Эти вспышки света красиво отражаются в его глазах и на его лице, что Бекхёну хочется верить в то, что в этих карих радужках сверкает что-то еще, что-то большее, чем просто фейерверк.

Речной бог замечает растерянный взгляд на себе и нежно улыбается. Поддается вперед и неуверенно касается чужих губ своими. Это касание является робким до тех пор, пока Бён не начинает медленно и нерешительно отвечать на этот поцелуй, если его таковым уже можно назвать. Вот, вроде, это больше, чем простое прикосновение, но и поцелуем как-то не назовешь, и почему-то хочется сравнить это с чувствами, когда нравится - мало, а люблю - много. И люди разрываются между двумя словами, так и не придумывая того, что может быть золотой серединой.
Ёль поочередно то посасывал, то покусывал верхнюю или нижнюю губу, когда на фоне еле слышно в небо взлетали ракеты фейерверков и, застыв ненадолго в воздухе, взрывались шипящими яркими искрами.

- Я тоже люблю тебя, Бекхён, - еле слышно шепчет речной бог в губы Бёна, а тот снова поддается вперед и целует, ловя это признание губами и не замечая грохота салютов на фоне.

○

Рано или поздно любой праздник заканчивается, и всем гостям нужно прощаться с хозяином и возвращаться домой. Бекхён не был против возвращения совершенно, но он оставлял в стране бога огня и лета свои теплые воспоминания и тихие признания в симпатии. Хоть Бек и понимает, что нельзя мертвой хваткой пытаться уцепиться за свои воспоминания, потому что греясь теплом, исходящим от них, можно перестать замечать то, что происходит в настоящем, теряя вместе с этим события, вещи, которые также могли стать теплой памятью, и время, которое никогда не вздумает остановиться и подождать отстающих. Воспоминания нужно уметь отпускать. А если не отпустить их, то рано или поздно вместо тепла будешь получать жуткую моральную боль, раздирающую тебя на куски.
Все эти теплые мгновения, думает Бён, похожи на гелиевые воздушные шарики - ты не хочешь их отпускать, отвязывать от своего запястья, выпускать из своего кулака ленты с ними, тебе они нравятся, и, отпустив их, чувствуешь грусть и горечь, как и когда они сдуваются - грусть и горечь.
Интересно, а куда попадают улетевшие в небо воздушные шары?

- Бекхён, подойди сюда, - Чанель подзывает его к краю летящего корабля. - Даже после смерти человеку не открывается подобный вид. Это озеро, мерцающее в серебре, называется ЧунГанг. Оно символизирует любовь и место разлуки.

- Это так красиво...
Под аэростатом пролегало темно-синее озеро, в котором сверкали одинокие звезды и большие созвездия. Вон там, чуть дальше, можно было разглядеть полярную звезду, а там совсем рядом и Большую Медведицу. Они медленно плыли по темной синеве озера, сияя своим превосходством, вечностью и мудростью, что копилась в них веками.

- Так как это Небесное Озеро, то его цвет меняется в зависимости от времени суток и погоды: ранним облачным утром над ним нависают зефирные облака, в светлые будни вода становится цвета лазури, приятного голубого оттенка. И вот ночью мы можем с упоением наблюдать за созвездиями, что растворяются в этом озере.

- Как жаль, что люди в больших городах из-за своей иллюминации не могут смотреть на эту красоту хотя бы с Земли...

- Они сами избрали свой путь, - пожимает плечами Хабек.

Лунный свет медленно расползался по водной глади ЧунГанг от серебряного диска луны, который светит уже в зените, - скоро рассвет, и волшебные созвездия уснут до заката, уступая место пористым облакам.
Интересно, а для звезд значение слов "рассвет" и "закат" поменяны местами, ведь они засыпают с восходом солнца и просыпаются с его закатом? Быть может, для них луна - это как наше солнце? И Бекхён точно знает, что, если бы Чанёль был бы луной, то для Бёна - он был бы вселенской светилой, а он сам - маленькой звездочкой, которой дозволено смотреть за своим "солнцем" со стороны и путать значение "закатов" с "рассветами" совершенно безнаказанно.

- Почему ты решил показать мне это "место разлуки"? - спрашивает Бек, но никто не отвечает. Он вертит по сторонам и понимает, что так залюбовался видом, что открылся ему, и ушёл так глубоко в свои мысли, от чего не заметил, как Хабек ушел.

- Потому что луна и солнце постоянно меняются местами, разлучаясь раз от раза, - слышит он знакомый голос у себя за спиной.

- Хванин! - изумляется Бён. Почему-то он думал, что небесный владыка отправился в другую сторону на своем дирижабле.

- Я лечу с вами, но завтра утром уже возвращаюсь в свою страну из Водной, - отвечает на немой вопрос Бека бог. - Небесное озеро - не самое ли лучшее доказательство союза между Небом и Водой? - тянет Хванин, обходя парня сбоку. - Послушай, Бекхён, это, конечно, не моё дело, но ваша любовь - ошибка. Боги и люди не должны любить друг друга.

- Кёнсу, - грустно улыбаясь, обращается к богу Бён, - ты хоть понимаешь, как эти слова ранят? Я не настолько сильный, чтобы признавать с искренней улыбкой слова о том, что мои чувства - ошибка. Ошибка - то, что было между мной и Чанёлем, эти игры, прикосновения, намеки, слова... Может быть, мое рождение - тоже ошибка? Ему не стоило тогда спасать меня и дарить жизнь. Это спасение - ошибка. - Бекхён громко вздыхает, подавляя горькие слезы, нахлынувшие из неоткуда. - Кенсу-а, это больно - признавать тот факт, что мое пребывание здесь, знакомства с тобой и Чонином, он и его чувства - ошибка, потому что они настоящие и я правда люблю Хабека. Люблю настолько, что мне плевать на правила.

- Но если ты останешься в мире богов, то проживешь в два раза меньше времени, Бек...

- Даже если мне останется жить всего один день, я хочу прожить его рядом с тем, кого люблю. Даже если я проживу вечность, но никого не любя, это будет бессмысленная жизнь!

- Тогда люби его всегда, - в мягкой улыбке расплывается Кёнсу. - Люби даже тогда, когда не сможешь вспомнить его имя. Люби тогда, когда будут заставлять любить кого-то другого. Знай, что бог Неба будет наблюдать за тобой всегда и молиться за твое сердце, потому что раз ты полюбил Хабека таким, какой он есть, то ты не имеешь право изменить ему. Он доверяет тебе и любит тебя. Не изменяй своему сердцу, Бекхён, что бы ни случилось, потому что, когда любишь кого-то, то знаешь о нем странное, и чувствуешь дикое, и видишь весь его дремотный ил, и зеленую донную мглу, и слепящую в нем небесную силу. Но ты не боишься, все странное представляется тебе объяснимым, а дикое - почти что ручным.

Я прошу у небес
Каждый раз, встречая тебя,..
Даруйте нам долгую жизнь
И неизменность сердцу! ©

○
Новый день в водной стране у Бекхёна начинался уже ближе к полудню — всё-таки, праздники и эмоции, переполняющие его в такие моменты, порядком выматывают в физическом и моральном плане. Солнечные лучи уже щекотали ему щёки, когда Бён вышел из теплых и сладких объятий Морфея; за окном было слышно пение птиц, разбавляемое песнями цикад, журчанием маленького ручейка в мадан пане и громкими глухими звуками, издаваемыми соцу раз в несколько минут — бамбуком, который, наполнившись водой, ударялся об камень. Мир вокруг уже жил своей бурной жизнью, подкручивая в часах переводную головку, приводя в действие переводной вал, кулачную муфту,...минутное колесо, чтобы время не останавливалось, не отставало и не спешило, чтобы всё шло своим чередом.
Бек лениво потягивается и приветствует новый день своей счастливой улыбкой, потому что он снова проснулся в стране бога воды.

Хабек, прячась от жаркого полуденного солнца под чхома, свесом крыши, одиноко сидел на веранде—тхвинмару, вглядываясь куда-то вдаль внешнего двора ттыль, пропадая в собственных мыслях. Рядом с ним, как и в день их знакомства, на маленьком столике стоит глиняный чайник-чаху, от которого вверх, должно быть, поднималась тоненькая струйка пара, но из-за особенно жаркого дня ее не было видно.

- Доброе утро, - негромко говорит Бекхён, присаживаясь рядом.

- И тебе доброго дня, - тяжело выдыхает Чанёль, медленно поворачивая голову в сторону Бека, не сразу отрывая взгляд от чего-то вдали. - Я уже собирался будить тебя, а то так весь день бы проспал.

- Завтра обязательно разбудишь, не буду просыпаться до тех пор, пока ты не придешь ко мне, - довольно улыбается Бён, прямо светясь от какого-то счастья, которое греет его изнутри, а в ответ получает то ли уставшую, то ли грустную улыбку Хабека, которая на самом деле до боли под ребрами кажется ему нежной.

- Ты наверняка догадываешься, зачем я здесь и какой разговор нас с тобой ждет, Хабек-щи, - смотря на Пака, произнес Хванин.
- Конечно же, касательно Бён Бекхёна, - потупил взор Чанёль, пытаясь не сталкиваться со спокойным и холодным взглядом небесного бога, одного из трех правителей этого мифического мира.
- Я пришёл не отчитывать тебя, - вздох. - Для начала, скажи мне, помнишь ли ты, что богам запрещено влюбляться в людей? - речной бог кивает. - И помнишь даже то, что после летнего праздника Канын Дано время человека, отведенное на жизнь, начинает сокращаться из-за того, что он находится в мире богов?

- Мне нужно тебе кое-что сказать.

Хабек совершил ошибку, когда не выдержал и рассказал о своих чувствах, которые зародились в нем больше десяти лет назад, признавшись. А теперь так получается, что он может причинить Бекхёну немало боли.

- Тебе нужно вернуть его в мир людей, пока не поздно, Чанёль.
- Но он не хочет уходить от сюда, я не могу сделать что-либо против его желания,..

"Даже если мне останется жить всего один день, я хочу прожить его рядом с тем, кого люблю."

Пак думает, что, возможно, было бы правильнее отказаться от привилегий бога и стать человеком, вернувшись вместе с Бёном на землю, но он заранее знает, что, как минимум, Хванин и Чонин не позволят ему этого сделать — им не нужен никакой новый речной бог, они не хотят терять своего друга. Хабек и сам понимает, что единожды
попав в ад, оттуда не вырваться, и всё, что остается, - это нести на себе этот крест водного владыки до бесконечности, выискивая как можно больше приятных моментов в этом всём.
Он ненавидит выбирать. Терпеть не может, когда его ставят перед жёстким и трудным выбором между чем-либо. Что же выбрать: Бён Бекхёна или человечество? Свое счастье или помощь и поддержку, которую он может подарить другим? Любовь или полномочия бога и бессмертие?
Оказаться жертвой выбора, приняв альтруизм, или же поступить эгоистично?
Чанёль всегда предпочитает думать, что, помимо этих жёстких рамок и двух вариантов ответов, есть ещё несколько способов решения сложившейся ситуации, но такую позицию не хотят принимать верховные боги. У них есть только «да» или «нет», только черное и белое.

- Что-то случилось? - Бек обеспокоен. Неужели это его последний день в водной стране?
- Я люблю тебя.

Какой же он после этого полководец династии Кочосон? Как же речной бог? Хабек — слабак, который не может сказать Бекхёну о том, что ему нужно покинуть эту страну, что ему стоит забыть о стране воды, о Чанёле,.. .
Всё это было ошибкой?..

○

Закаты над водной гладью, простирающейся до самой линии горизонта, - зрелище совершенно завораживающее. Вечер сегодня выдался безветренным и душным, от чего небо пестрит яркими красками, а солнце выглядит так, будто бы в зеркале решил утопиться апельсин. И этот оранжевый цитрус утягивает с собой за горизонт теплые краски дня и вечера, покрывая небосвод темным занавесом, на котором будут зажигаться огоньки-звездочки, и для пущего эффекта Хванин пустит волшебную дымку на небесную сцену.
После того, как солнце-апельсин сядет, наступает момент, когда цвета и освещение становятся удивительно красивыми. Этот эффект длится всего несколько секунд, когда солнце только исчезло из поля зрения, но его лучи, словно рикошетом, продолжают освещать небо и землю.
Говорят, что нет ничего лучше наблюдения за рассветом, за рождением нового дня, как Солнце выходит из загробного царства, победив гигантского змея, но, когда ты видишь закат, понимаешь и чувствуешь всем своим нутром, что теперь можно и умереть. Но ради следующего рассвета, стоит всё-таки жить.
И как бы хорошо у тебя все ни было, каким бы прекрасным закат ни был, в такие моменты сердце всегда ноет как-то по-особенному, с некой грустью, горечью и печалью, а ты только гадай, что за тоска в нём живёт.

Хабек видел миллионы закатов и миллионы рассветов за всю свою жизнь, но теперь хочет выделить из всего этого нескончаемого количества только этот заход солнца за горизонт. Горечь на сердце осознанная, и от этого, кажется, только сильнее саднит и ноет в груди, потому что водный владыка боится причинить ненужную и лишнюю боль своему Бёну, поэтому он решает заставить того забыть совершенно всё, что происходило с нем в водной стране при помощи зеленого чая, в который подмешан настой из корня мандрагоры. Уж лучше, как думает Пак, будет мучиться он, чем Бек. Наверное, это нормально, когда ты хочешь обойтись меньшими жертвами и прогибаешься сам, лишь бы у дорого тебе человека всё было хорошо. А ты всё стерпишь, всё сможешь, потому что сам себя на это подбил, сам на это подписался. И всё, что не убивает, делает нас сильнее.
Наверное, Хабеку было бы больнее, если бы он не признался этому земного мальчишке в своих искренних чувствах. И наверняка было бы ещё хуже самому Бекхёну, если бы Пак промолчал и не ответил взаимно, когда всё наоборот.

- Я тебе принёс горячего чая, чтобы выпил его перед сном и видел самые яркие сны, - речной бог ставит рядом с Беком на пол маленький поднос с коричневой глиняной кружкой-пинъбэй со светло-зеленым напитком.
- Спасибо, - нараспев тянет Бён и берёт в обе руки кружку.

Небо уже затянулось темной ночной мглой, и Бекхён смотрит на него через приоткрытую дверь к внутреннему дворику мадан, вспоминая ЧунГанг.

"Это озеро, мерцающее в серебре, называется ЧунГанг. Оно символизирует любовь и место разлуки."

С улицы тянуло приятной прохладой теплой летней ночи. Стрекотали кузнечики, соцу продолжал отбивать свой ритм об камень, журчала вода в садике. Кажется, что ещё немного прислушаться, и можно услышать как бьются сердца в этой небольшой гостевой комнате в шесть-семь чхок, как, шипя и, наверное, немного шурша, поднимается пар от пинъбэй, как легкий ветерок путается в волосах и как шумно вздымается и опускается грудная клетка, в такт дыханию.

Местный травник сказал, что такое количество корня мандрагоры в чае не повредит человеку. Вызовет только желаемую потерю памяти и всё. А Чанёль всё равно волнуется и пытается быстро прокрутить в своей голове другие варианты разрешения сложившейся ситуации.

- Ты точно хочешь, чтобы он потерял память? - изумляется Хванин. - Тогда будет справедливо, если мы посчитаем это испытанием вашей любви. Если вы встретитесь снова, и он вспомнит имя твоей души, то мы даруем Бекхёну бессмертие и возможность жить рядом с тобой.

Когда Бек засыпает, Хабек еще долго не решается уйти. Он сидит рядом, на подогреваемом полу и разглядывает мирно посапывающего парня. Пак понимает, что это, возможно, последний раз, когда он может позволить себе такую нежность и глупость, когда видит Бекхёна. Через час где-то, когда тот глубоко уснет, речному богу нужно
будет доставить его обратно в мир людей, на тот же помост, с которого он упал пару дней назад. А потом ждать-ждать и ещё раз ждать, когда же его вспомнят. Если вспомнят вообще, конечно.

- Вспомни меня, пожалуйста, - Чанёль приподнимает на руках расслабленное, спящее тело Бёна и целует совсем невесомо, чтобы не разбудить, в губы.

Скоро рассвет. continue